Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

Мы четверо – два генерала, я и войсковой старшина Безладнов – сидим на перилах балкона и весело разговариваем. Больше всех говорит Бабиев. Генералы на «ты» между собой, но Бабиев титулует Науменко «ваше превосходительство». Бабиев привез две бутылки вина, и мы не спеша пьем его.

Бабиев говорит, что «казаков надо подтягивать, дисциплину надо соблюдать везде», и рассказывает:

– Да вот – едем мы по вашему биваку Лабинцев, сидят казаки и не обращают на нас внимания, но смотрят на нас. Я им командую: «Встать!.. Смирно! Не видите – командир корпуса едет». Они смотрят на меня и нехотя встают. А я им еще громче кричу: «Вста-ать!.. Здорово молодцы-ы!» Они отвечают, но слабо. «Вы что же, с[укины] сыны, хотите, чтобы я вам чевяком в ноздрю толкнул?» – кричу им.

Мы все смеемся на его рассказ. Но я не хотел говорить ему, что по воинскому уставу на биваке команда «смирно» не подается – для того чтобы людям дать отдых. А честь отдают только те казаки, кто близко видит начальство или начальство к кому обратится лично.

– Ну, Коля, пора ехать, – говорит Науменко. – Пока проедем перевал, да там верст пять надо торопиться, солнце уже на закате.

Они уехали.

Опять отход. Новость. Генерал Шинкаренко

Корниловский полк от нас снят. 1-му Лабинскому полку приказано оставить только заставы с пулеметами на Шахэ, а самому полку занять гребень перевала, отстоявшего от реки верстах в двух. Коноводов отвести вниз, за гребень.

Левее нас, до моря, занимают позиции пластуны генерала Морозова. В районе нашего полка собрались высшие пластунские начальники. Все в черкесках. Все дружны между собой, и вид их был, казалось, несокрушим.

Офицеры-пластуны ушли, и мы занимаем в лесу очень удобный гребень, где казаки, без лошадей, отдыхают.

Думаю, это было 10 апреля. Приблизительно в обеденное время получаю циркулярное распоряжение: «Всем частям в 10 часов утра отойти на следующий рубеж, т. к. противник обходит нас с гор. 1-му Лабинскому полку спуститься к шоссе – отойти так же незаметно для противника и следовать к станции Лоо. Подпись – Генерал Бабиев».

Я глянул на часы. Шел первый час дня. Как ужаленный вскочил. Мы стоим уже 2 часа одни, тогда как все соседние части отошли. Набрасываюсь на ординарца, доставившего распоряжение, а тот отвечает, что по лесу, по горам трудно было ехать верхом, вот и запоздал.

Ну, думаю, катастрофа. На шоссе мы, конечно, теперь не попадем. Там уже красные. Оно у нас в 2 верстах слева. Надо пробираться горами. В охранении, на реке, – сторожевая сотня. Туда и обратно – 4 версты. Да и пока командир сотни свернет свои заставы – пройдет не менее часа времени.

«Ах, проклятие!» – ругаюсь и спешно, бегом, посылаю ординарца вниз, сказать, что через полчаса полк снимется и здесь будет оставлен только маяк, а от него цепочка казаков по горам. По тропинке, по одному, до 800 пеших казаков втянулись в лес, спускаясь вниз, к югу.

Через час голова колонны встретила шоссе. Чье оно? Надо остановить голову колонны, подтянуться и приготовиться к возможным неожиданностям.

Выждали. Вдруг справа, из-за выступа горы, показались два человека. Они шли со стороны противника. Они в папахах, с винтовками, явно казаки. Лениво, беспечно подходят к нам.

– Кто вы и какой части? – спрашиваю.

– Та пластуны-ы, всэ чортувалысь с двухколкою тэпэрь вона йдэ за намы, – отвечает один из них досадливо.

– А где же красные?

– А чорти дэ!.. Мы його ны бачылы, – поясняет.

У меня отлегло от сердца.

– А после вас есть еще наши части? – допытываюсь.

– Нии, мы послидьни, – так же беспечно говорит один из них, не видя во мне начальника.

– Ну, так тикайтэ, хлопци!.. Пидождыть свою двухколку и скоришы до своих. Бо мы, тоже, послидни, – вторю ему по-черноморски.

– А теперь, справа по-три, скорым шагом за мною, – командую я своему полку, и двинулись по шоссе на юг, к своим коноводам.

Мы нашли наших коноводов в какой-то пересеченной местности, сплошь покрытой лесом. В конном строю двигаемся по шоссе на юг. По дороге, на одной безлесой возвышенности, стоит барская усадьба. К своему удивлению узнаю, что в ней помещается штаб корпуса, а штаб нашей дивизии где-то внизу, в долине. Решил заехать и доложить генералу Науменко о том, как была оставлена позиция на реке Шахэ без напора красных, которых там и не оказалось. И только что я въехал во двор, как меня окружили казаки-станичники ординарческой команды корпуса и наперебой заговорили, что «генерал Науменко отрешен от командования корпусом, корпус принял генерал Хоранов, большевики предложили мир».

Я не верю своим ушам. В это время во двор вышел генерал Хора-нов. Я бросаю казаков и верхом подъезжаю к нему.

– А-а, Ф-фед-дор Иванович! – по-осетински, чуть шепеляво, обращается он ко мне. – Мы давно с Вами не виделись, а тут новость – подумайте? Большевики сами предлагают нам мир. Право, я не знаю, как посмотрят на это наше правительство и Атаман, но я ничего не имею против этого, буду и там командовать корпусом, – вдруг говорит он, прищурившись и улыбаясь. А я и не знаю – шутит ли он или говорит всерьез.

В это время во двор въехал неизвестный мне генерал. На нем гимнастерка с очень короткими рукавами. Весь его костюм – смесь казачьего с солдатским. Под ним обыкновенный кабардинец с казачьим седлом. Вид его не блестящий, как генерала, а черные глаза его горят злобой. Увидев нас, он зло ругает кого-то и выражает возмущение, что мира с большевиками быть не может и с ними надо только драться. И он очень удивлен – как это из штаба корпуса могли написать об этом в их 4-ю Кубанскую дивизию?!.

Хоранов смущен. Я ничего не знаю «о мире», и что написал Хора-нов в 4-ю дивизию, и кто этот генерал.

– Да ведь это одно предположение, Ваше превосходительство, – отвечает Хоранов.

– Предположение-предположение, но им вносится яд в душу казаков, – резонно отвечает неизвестный мне генерал.

– Кто это? – спрашиваю Хоранова.

– Та-а генерал Шинкаренко недавно принял Кавказскую бригаду в моей 4-й дивизии. А кто он и откуда – я не знаю, – поясняет.

(Это был тот генерал Шинкаренко, который дрался против красных в Испании, находясь в армии генерала Франко, в чине лейтенанта.)

Не найдя сочувствия и у меня, Хоранов смущенно говорит:

– Канешна, разве с ними можно мириться?..