Леонид Брежнев. Опыт политической биографии - Виктор Деннингхаус

Партизан Гражданской войны Н.П. Дубинин и Л.И. Брежнев. На фотографии надпись «На память о совместно проведенных днях Коле от Лени» и подпись Л.И. Брежнева

Одесса, Аркадия, 19 марта 1935

[РГАНИ. Ф. 80. Оп. 2. Д. 277. Л. 13]

Эта история с браунингом символична для Брежнева. В будущем он неоднократно демонстрировал свою милитантность как неотъемлемое качество партийного функционера сталинской школы, как пропуск на высшие этажи власти. Однако применение насилия всегда оставалось для него крайней мерой, к которой он прибегал крайне неохотно, всегда под давлением обстоятельств и требований вышестоящего начальства.

Как это ни парадоксально звучит, одним из ключевых моментов биографии Брежнева стало то, что он не принимал участия в Гражданской войне в качестве комбатанта. В январе 1918 г., когда война пришла в Каменское, родной город Брежнева, Леониду исполнилось всего 11 лет. Это не избавило его от опыта насилия, но это был пассивный опыт. Каменское много раз переходило из рук в руки, здесь побывали войска Центральной рады, красные, немцы, петлюровцы, белые, махновцы, григорьевцы, снова красные. Каменские обыватели были свидетелями и жертвами погромов и расстрелов, реквизиций и мобилизаций, а также эпидемии тифа[849]. Возможно, именно тяжелейшая обстановка насилия Гражданской войны стала своеобразной прививкой для молодого Брежнева, переживавшего в это время свою социализацию. В 1921 г. 15-летний Леонид после тяжело перенесенного тифа окончил трудовую школу и, согласно наиболее распространенной версии, вместе с родителями перебрался из голодного Каменского в Курск, на родину отца. Последний гипотетический шанс принять участие в Гражданской войне на стороне победителей он тогда не использовал и, скорее всего, даже не стремился к этому.

Становление Брежнева как советского человека и приобщение его к власти началось уже в мирное время, после поступления в 1923 г. на учебу в Курский техникум землеустройства и мелиорации. В этом же году 16-летний Брежнев вступил в ряды комсомола. Уже упоминавшееся выше ходатайство о возвращении браунинга он подписал «комсомолец с 1923 г., билет № 3297». Профессиональное образование и членство в комсомоле, а затем и в коммунистической партии – вот тот карьерный путь, который он избрал для себя.

Опыт коллективизации и Большого террора

Опыт применения насилия в годы сплошной коллективизации и раскулачивания был для Брежнева во многом пассивным. Весной 1928 г. он перебрался на Урал, работал землеустроителем, летом 1929 г. стал заместителем председателя Бисертского райисполкома, а 9 октября 1929 г. – кандидатом в члены ВКП(б). Тем не менее нет никаких документальных свидетельств его непосредственного участия в раскулачивании на Урале в 1929–1930 гг. Этому также не способствовала очередная технократическая должность Брежнева, которую он занял на пике первого этапа коллективизации: в феврале 1930 г. Брежнева назначили заведующим землеустроительного отдела Свердловского окружного исполкома. Как бы потом в «Воспоминаниях» пафосно ни писалось о том, что Брежневу пришлось «работать в деревне, создавать колхозы, быть в гуще событий величайшей революции на селе», его участие в коллективизации было весьма скромным. Выступление Брежнева 5 декабря 1929 г. на заседании Бисертского райкома ВКП(б), которое позднее было процитировано в «Воспоминаниях», фактически свидетельствует только о том, что Брежнев быстро овладевал умением «говорить по-большевистски», с применением необходимых дискурсивных маркеров, таких как неизбежные заявления о «вредительстве кулаков»[850].

И все же Брежневу пришлось принять непосредственное участие в насильственных акциях по отношению к крестьянству, а именно в изъятии хлеба осенью 1932 г. у крестьян деревень в окрестностях Каменского. К этому времени он вернулся в родной город, стал студентом Каменского вечернего металлургического института имени Арсеничева, в октябре 1931 г. получил партийный билет и начал делать карьеру уже по партийной линии – в марте 1932 г. его избрали секретарем институтской партийной организации. В этом качестве Брежнев организовывал группы студентов для изъятия зерна. Скорее всего, именно об этом травматическом опыте Брежнев с раскаянием рассказывал в 1981 г. в Завидове своим спичрайтерам: «Во все мы тогда верили. И как было без веры… Придешь в крестьянский дом излишки хлеба забирать, сам видишь, у детей глаза от буряка слезятся, больше ведь есть нечего… И все же отбирали, что найдем из продовольствия. Да, во все мы очень крепко верили, без этого жить и работать было нельзя»[851]. В 1933 г., уже в качестве директора металлургического рабфака в Каменском (будущего Днепродзержинского металлургического техникума), Брежневу придется подписывать приказы об отчислении с учебы студентов – «кулацких» детей, скрывших при поступлении свое социальное происхождение[852].

Имел Брежнев и свой травматический опыт Большого террора. После его смерти В.П. Брежнева на вопрос писателя В.В. Карпова «В эти годы многих репрессировали, как миновала вас сия чаша?» дала следующий ответ: «Арестовывали. Поляков у нас было много, вот их в основном и брали. Конечно, мы боялись тоже, хотя у нас и не было среди поляков близких друзей. Из родственников наших никого не взяли, ни моих, ни его, никого»[853]. Но «брали» на родине Брежнева не только поляков в рамках операции НКВД по «польской линии». Под ударом оказались также советско-партийные элиты Днепродзержинска. С. Шаттенберг на основании архивных документов реконструировала линию поведения Брежнева в качестве свежеиспеченного заместителя председателя Днепродзержинского горисполкома (август 1937 – май 1938 г.). Жертвами Большого террора в Днепродзержинске стали в том числе старшие товарищи и покровители Брежнева – директор Днепродзержинского завода И.П. Манаенков и парторг завода М.М. Рафаилов. Манаенкову Брежнев был обязан назначением в 1933 г. на пост руководителя рабфака, а в 1936 г. – на пост директора техникума. В ноябре 1937 г. Брежнев занял одну из вакансий в бюро Днепродзержинского горкома КП(б)У, появившуюся после исключения из партии Манаенкова и Рафаилова[854]. Брежневу, конечно же, приходилось принимать участие в заседаниях бюро горкома партии и горсовета, выступать с речами, голосовать за исключение из партии «врагов народа», участвовать в проработках и т. д.

Тем не менее, как утверждает Шаттенберг, Брежнев в ситуации крайне ограниченной свободы действия избрал линию поведения, которая, насколько это было возможно, не вредила ни ему, ни другим. Он предпочитал публично характеризовать себя как молодого, простодушного, доверчивого, неопытного руководителя, которого чуть ли не заставили занять посты, что мешало ему разоблачать «врагов народа», говорил не столько о «саботаже» и «вредительстве», сколько об объективных хозяйственных трудностях, никогда «не выступал за форсирование репрессий и не был сторонником крайних мер»[855]. Когда в мае 1938 г. Брежнев стал заведующим отделом советской торговли Днепропетровского обкома КП(б)У, он, по-видимому, почувствовал себя в большей безопасности. Террор среди партийно-советских элит постепенно шел на убыль, кроме того, у Брежнева появился высокопоставленный патрон: Брежнев оказался в «команде» Н.С. Хрущева, который в конце января 1938 г. занял пост первого секретаря