Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

пошел я назад по дороге; иду, вижу — лежит половина лошади. Взвалил ее на плечи и принес к первой половине. Чем же скрепить обе эти половины, чтобы можно было доехать на лошади домой?

Лежало на дороге дерево, вывороченное из земли бурею; взял я его, очистил верхушку от ветвей и воткнул в зад лошади, и тем скрепил обе половины ее. Сел я на лошадь, поехал дальше. Вдруг откуда-то сверху посыпалась на меня мякина.

«Что за чудеса? — думаю я. — Откуда в лесу взяться мякине?» Оглянулся назад, вижу — конец дерева, которым я скрепил обе половины лошади, торчит высоко над головой моей.

«Не с этого ли конца дерева посыпалась на меня мякина? — подумал я. — А дайка полезу туда, посмотрю, что там есть».

Живо добрался я до конца дерева, посмотрел и ахнул от удивления: на корнях дерева осталась земля, а на этой земле были расположены девять токов, а на каждом току по девять быков обтаптывали ячмень.

«Э, так вот откуда сыпалась на меня мякина! — подумал я. — А я и не заметил, когда брал дерево с дороги, что на нем есть тока и быки. Ну, что же? Для меня же лучше: привезу домой и быков, и ячмень».

Слез я с дерева, уселся на лошадь и очень рано утром, поздно после обеда, как раз в обеденное время того дня, когда меня мать родила, отправился домой.

Приезжаю, слышу — в сакле шум нескольких голосов; значит, в доме у нас есть много гостей; надо поспешить приготовить для них закуску — благо есть из чего приготовить ее. Снял я с лошади козлов, освежевал их, положил мясо в котел, налил воды. К несчастью, не заметил, что в котле была дыра, и в нее провалилось все мясо, а вода, к моему удивлению, осталась в котле.

«Ну, ничего, — думаю, — беда не велика: мяса у меня вдоволь, и закуску для гостей дорогих приготовить как-нибудь сумеем».

Хотел разложить огонь под котлом; кинулся за дровами, а их нет ни одного полена. Что тут делать? Взял я несколько ишаков и отправился в лес за дровами.

Прихожу в лес и принимаюсь рубить деревья; нарубил, сколько было мне нужно; хотел навалить их на ишаков, — глядь, а ишаков и след простыл. Надо посмотреть, куда это они запропастились. Воткнул я в землю шашку острием вверх, взлез на ее кончик, осмотрелся кругом. Вижу — стоят мои ишаки на Эльбрусе, лед лижут. Спрыгнул я с шашки и побежал на Эльбрус. Прибегаю.

«А! — говорю ишакам, — вы пить хотите? Постойте же, я вас напою».

Недолго думая, сорвал с плеч свою голову да как хвачу ею об лед, вода из-под него так и потекла. Напились вдоволь мои ишаки; вернулся я с ними в лес, навалил на них дрова и отправился домой. Был очень знойный день, и мух неисчислимое количество кружилось в воздухе, а с холоду густой туман окутал весь лес. Трава в лесу была вышиною по пояс, а снег по колена. Ишаки мои от сильного зноя прятались в холодок, а ноги у них обмерзли во льду.

Приезжаю домой, снял дрова с ишаков и хотел было войти в саклю, чтобы поздороваться с гостями, и тут только припомнил, что ведь головы-то у меня на плечах нет — я позабыл ее на Эльбрусе. Побежал я на Эльбрус, нашел свою голову, приставил ее к плечам, вернулся домой, вошел в саклю и поздоровался с гостями. Все это случилось очень рано утром, поздно после обеда, как раз в обеденное время того дня, когда меня мать родила.

«Нехорошо, — думаю, — гостям сидеть без кушанья. Пока сварится мясо, дай-ка я угощу их медом».

Кинулся я к бурдюкам, хотел снять их с лошади, да не тут-то было: ростом я мал, бурдюков никак достать не могу руками, да и тяжелы они. Что же тут делать, как их снять с лошади? Думал, думал я и придумал: один конец веревки привязать к бурдюкам, а другой ее конец перекинуть через саклю и тянуть его, а чтобы не втянуть бурдюки на саклю — поджечь ее.

Как я придумал, так и сделал: привязав один конец веревки к бурдюкам, другой конец перекинул через саклю, затем поджег саклю и принялся изо всех сил тянуть за веревку. По-моему и вышло: хоть сакля и сгорела, но бурдюки я стащил-таки с лошади!..

Вот, хан, мой рассказ! Но только ты, пожалуйста, не подумай, что я кончил рассказывать. Это я рассказал только за своих братьев, а если начну рассказывать за самого себя, то у тебя от моего рассказа, пожалуй, и живот заболит[37]. Но если ты, хан, желаешь послушать, то я охотно расскажу и за себя!

Хан с места вскочил и руками замахал.

— Нет, нет, — проговорил он, — не нужно мне больше твоих рассказов: у меня и от этого голова закружилась, а если ты начнешь рассказывать еще и за самого себя, то я могу и ума лишиться! Теперь оказывается, что я напрасно думал о себе, что умнее меня нет человека на свете… Ты достоин быть мужем моей дочери.

Хан отдал свою дочь за младшего брата замуж и богато наградил его деньгами и скотом, старших же братьев отпустил домой без наказания.

СМОМПК. Вып. XXXII

Эмеген и охотник[38]

Один охотник пошел в лес на охоту и убил лань. Наступал вечер, и он решил заночевать в лесу. Содрал он шкуру с лани, повесил ее на дереве, вырезал лучший кусок мяса и принялся жарить шашлык. Когда шашлык был готов, охотник приготовился его есть и проговорил: «Бисмиллахи».

Вдруг убитая лань поднялась на ноги, шашлык сорвался с вертела, опять превратился в сырое мясо, которое приросло к тому месту, откуда оно было вырезано, шкура сорвалась с дерева и покрыла тело лани. Охотник сильно изумился: в жизни своей он никогда не видел, чтобы убитое и освежеванное животное могло ожить и начать бегать. Пока он размышлял о случившемся, лань, обратившись к нему, проговорила человечьим голосом:

— Ты не удивляйся тому, что видел сейчас! Разыщи ты Сокура-Али[39] и он расскажет тебе еще более удивительное.

И затем лань сделала прыжок и исчезла в лесной чаще. С этого вечера принялся охотник за разыскивание Сокура-Али и никак не мог найти его. Целых три месяца он провел в этих розысках. Однажды едет он степью и видит — табунщик пасет лошадей.