Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

достаточно ли сильно их тянет друг к другу. Несколько лет назад Грейс решила бы, что нет, что этот легкий порыв влечения не идет ни в какое сравнение с вожделением, которое она испытывала к Кларку, Рэю или Олегу. Зачем бы ей соглашаться на меньшее?

Но все эти былые страсти не принесли ничего, кроме душевной боли. Ее действительно тянуло к Ренье, особенно сексапильным казался его голос, и — ах, как он мог ее рассмешить! И не теми банальными шуточками, которыми легко вызывают смех мужчины ее профессии, а забавными аллюзиями, понятными им обоим, а порой уморительными наблюдениями за тем, что происходит вокруг. Например, когда они увидели мужчину, который игриво боролся в парке Макмайкла со своим золотистым ретривером, Ренье насмешливо заметил:

— Пожалуй, у них получатся отличные щенки, вы согласны? Хотя, должен признать, сука подошла бы для этих целей больше.

Неожиданно услышав такой циничный комментарий, Грейс очень смеялась; ей вспомнился один уличный театр, куда ее частенько водил дядя Джордж, когда она достаточно подросла для этого. То, что Ренье не был снобом, несмотря на обстоятельства его рождения, произвело на нее хорошее впечатление.

По мере того как проходил день, ей все сильнее и сильнее хотелось, чтобы Ренье поцеловал ее. Ее удивляло, что он до сих пор этого не сделал, ведь возможность представлялась неоднократно, и Грейс гадала, что же его останавливает. Если Ренье таким образом пытался разжечь в ней страсть, то преуспел, хотя ее чувства были какими-то совершенно девичьими, на удивление невинными. Она и сейчас изнемогала, вспоминая о пылких объятиях других мужчин. Но в ее тяге к Ренье было нечто бодрящее, чтобы не сказать захватывающее, — Грейс воодушевляли мысли об их общем будущем, их детях, о совместной жизни до глубокой старости. Ведь через несколько лет вожделение все равно неизбежно угаснет. Ей ни разу не доводилось видеть давно женатых супругов, которые выглядели бы так, будто готовы в любую минуту утащить друг друга в постель. Нет, вовсе не в страсти секрет долгих отношений. Общие ценности и схожее чувство юмора — вот что может связать двоих людей на всю жизнь.

Она чувствовала, что нашла все это в Ренье Гримальди. «В князе Монако», — скептично подумала она. Что ж, если в придачу к счастливому замужеству она станет княгиней, в этом ведь нет ничего плохого! Можно смириться с телохранителями, если у нее будет муж, дети и все те прелести семейного очага, о которых Грейс так долго мечтала.

Непроизвольно в голове замелькали одиозные колонки светской хроники, раздались шепотки с вечеринок, на которые ее не пригласят, распространяющие домыслы о ее выборе: «Из девушек с обложки — в княгини», «Грейс Келли мало быть царицей Голливуда», «Принцесса Хичкока предпочла ему другого».

«Прекрати, — сказала она себе. — Ты же знаешь, что нет никакого смысла интересоваться всей этой ерундой».

Пока она размышляла об этом, лежа в мягкой уютной кровати родом из детства, в дверь постучали, и голос отца спросил:

— Можно к тебе?

— Конечно, — ответила Грейс, садясь и свешивая босые ноги с кровати.

Она не припоминала, когда отец в последний раз переступал порог ее спальни. Да случалось ли вообще такое когда-нибудь? Кажется, она знала, чем вызвано столь редкое событие, и тревожное, но не расстроенное выражение отцовского лица это подтверждало. Он развернул кресло, стоявшее возле письменного стола, так, чтобы сидеть лицом к Грейс. Отец был таким высоким, что кресло казалось до смешного маленьким.

— Я воспитывал тебя так, чтобы ты стала умной девочкой, — сказал он, сперва посмотрев на собственные зажатые между колен руки, а потом на нее. — Так что, думаю, ты догадываешься, о чем я собираюсь поговорить.

— Это ведь касается Ренье, да, папа?

— Ты знаешь, что да.

— Я люблю его, — проговорила Грейс.

Так странно, что в первую очередь ей пришлось признаться в этом не кому-нибудь, а именно отцу!

— Ну, это хорошо, потому что тот священник сказал мне вчера вечером о планах Ренье просить твоей руки.

— Папа, девушкам нравится, когда предложение им делают неожиданно, — сказала Грейс, чувствуя одновременно тревогу и раздражение.

В детстве она регулярно сбегала от отцовских лекций, отсиживаясь в туалете якобы с больным животом или заявляя, что совершенно вымоталась и хочет лечь пораньше. А потом укрывалась в этой самой комнате с книжками, куклами и мечтами о жизни далеко-далеко от Генри-авеню.

— При обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, — ответил отец, — однако сейчас они какие угодно, только не обычные. Мы с твоей матерью все обсудили и сошлись на том, что мне нужно спросить тебя, прежде чем дать свое… разрешение.

— А он просил у тебя разрешения?

— Пока нет.

— Но ты хочешь удостовериться, что я соглашусь?

Отец кивнул, и Грейс почувствовала внезапный прилив благодарности. Он давал ей шанс при желании уклониться от брака. Он готов был сам сообщить Ренье плохую новость в мужском разговоре.

— Так замечательно, что ты спросил, папочка, — сказала Грейс. Она глубоко вдохнула, очень медленно выдохнула и лишь после этого добавила: — Но я собираюсь согласиться.

Джек откинулся на спинку кресла, которое заскрипело под тяжестью его длинного костистого тела. Он скрестил руки на груди и изучающе вгляделся в лицо дочери:

— Ты уверена, Грейс? Как давно ты вообще знакома с этим парнем?

«С этим парнем»! Будто речь о каком-то баскетболисте, желающем пойти с ней на выпускной. «Я все еще не соответствую твоим стандартам, папа!»

— Мы переписывались больше чем полгода. Иногда отсылали по два письма в неделю, — напомнила она отцу. — И когда увиделись после такой переписки, я убедилась, что все это время в моем сердце росло чувство к Ренье.

Джек Келли потер подбородок двумя пальцами. Грейс увидела, как он, не разжимая губ, провел языком по зубам. Помолчав немного, отец проговорил:

— Что ж, я не пожелал бы лучшего для любой из моих дочерей. Католик, никогда не был женат, не сильно тебя старше, преуспевающий, умный и — такие вещи трудно игнорировать — королевских кровей. Никогда не загадывал такого мужа ни для одной из вас, но, раз уж есть возможность, не стану отрицать, что это куда лучше какого-нибудь исполнителя главных ролей, который неизбежно оказался бы англосаксом и протестантом.

— Так ты одобряешь? — Сердце Грейс барабаном колотилось в груди, и этот бой громко отдавался в ушах. Ей хотелось отцовского одобрения, очень хотелось.

— Одобряю, — сказал Джек, и Грейс, не раздумывая, вскочила с постели и бросилась ему на шею.

— Спасибо, папа!

Отец обнял ее в ответ:

— Я желаю тебе всяческого счастья, Грейси. Мы всей