Странно и наоборот. Русская таинственная проза первой половины XIX века - Виталий Тимофеевич Бабенко

славившееся добычей алмазов.], – где алмазы растут, точно как у нас огурцы – где за железный гвоздь дают топор чистого золота – где книги пишутся с одного конца, а понимаются с другого. Там царствовал тогда мудрый, знаменитый и могущественный султан Шагабагам-Балбалыкум, славившийся на целом Востоке своим правосудием. Однажды, за столом, он так взбесился на своего повара, который прислал ему пережаренную куропатку, что приказал обезглавить его, всю кухню, весь свой двор, все свое государство, которое, впрочем, было очень невелико. В восточных государствах эти вещи случаются почти ежедневно. В правосудном гневе своем мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум явился столь неумолимым, что, когда, по обезглавлении всего государства, предстали перед него с донесением два его палача, он приказал, чтобы и они срубили друг другу головы, что́ и было исполнено со всей надлежащей строгостью. Будучи на другой день без завтрака и без подданных – во всей Голконде оставались в живых только мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум и мой незабвенный учитель, Джироламо-Франческо-Джакомо-Антонио-Бонавентура Пинетти, – он наименовал последнего своим первым поваром, камердинером, евнухом, секретарем, казначеем, визирем, комендантом всех морских и сухопутных сил и единым другом; и трое суток жили они очень весело. Султан царствовал в пустом государстве со славой, мой наставник управлял на славу пустым государством; оба они начинали уже прославляться в Африке, как однажды зашел у них любопытный разговор.

– Мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум! – воскликнул Пинетти.

– Что, мой любезный Пинетти? – воскликнул султан.

– Вы вчера изволили лестно отзываться о моем управлении.

– Я очень доволен твоим усердием. Моя Голконда явно приходит в цветущее состояние. Но скажи мне, пожалуй, как ты это делаешь?

– Посредством политической экономии, мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум.

– Политической экономии? – повторил мудрый султан. – Что́ это за чертовщина?

– Это наука, нарочно выдуманная у нас, на Западе, для обогащения пустых государств посредством разных пустяков.

– Так у нас есть и такая наука? – вскричал изумленный султан. – Аллах велик, мой любезный Пинетти!

– Очень велик, – отвечал Пинетти. – При помощи этой удивительной науки три великие промышленности, сельское хозяйство, ремесленность и торговля, оказывают неимоверные успехи в торжественных речах и книгах, так что в три дня любой народ может сделаться необыкновенно богатым по теории, умирая с голоду в практике. Великие истины этой науки, которые быстро и успешно распространяю я в Голконде…

– Вот этим я не совсем доволен, мой любезный Пинетти. Я не люблю истин, и в особенности великих.

– Мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум! истины этой науки только баснословные истины; да притом так называемые великие истины вредны тогда только, когда они могут закрадываться в головы; а так как вы, благоразумной и решительной мерой, изволили устранить навсегда это неудобство…

– И то правда! Ну, так очень рад, что великие истины политической экономии быстро и успешно распространяются вне голов. Однако ж, скажи мне, кто собственно им верит у нас, если они так успешно и быстро распространяются?

– Никто, мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум.

– Жалую тебе за это почетную шубу! – вскричал султан в восхищении.

– Вообще все идет так прекрасно, – продолжал Пинетти, – что наша политическая система найдет себе подражателей на всем Востоке, и ваше имя, как первого ее изобретателя, будет вечно жить в потомстве. О, эта система производит сильное, удивительное впечатление во всей Африке! Вы одним ударом опрокинули все прежние политические теории и открыли новую, удивительно простую и ясную. Одного только недостает в этой чудесной системе: сегодня поутру я, как ваш верховный визирь, чтобы показать всю энергию моей администрации, признал необходимым, как у нас говорится, frapper quelques grands coups d’tat [Устроить несколько государственных переворотов (фр.).], то есть, для примера отколотить кого-нибудь по пятам; и…

– Что́ ж? – вскричал султан.

– Некого колотить, – отвечал мой учитель, скромно потупив глаза.

– Досадно! – сказал мудрый султан. – За все твои необыкновенные подвиги я от души желал бы доставить тебе это истинно визирское удовольствие, тем более, что и мера сама по себе спасительна: но как же быть теперь? Откуда взять для тебя пят, pour frapper de grands coups d’tat, как у вас говорится? Не хочешь ли употребить на это твои собственные?.. Я сам готов взять палку и для примера отвалять тебя на славу.

– Я счел бы себя счастливейшим из людей… – отвечал мой наставник в некотором затруднении, – но… но боюсь…

– Чего боишься?

– Того, что эта мера может быть не понята, перетолкована неблагонамеренно… Скажут, что мудрый султан Шагабагам-Балбалыкум собственноручно изволил наказывать своего визиря за разные несообразности, что дела у нас идут дурно, что политическая экономия никуда не годится…

– Правда, правда! – вскричал султан. – Ты прав, Пинетти! Ты удивительно мудрый и дальновидный человек! Сам Гарун-аль-Рашид не имел такого остроумного визиря. Но как же быть с пятами, которые, как я сам знаю, необходимо нужны тебе для успешного хода нашей восточной администрации? Было у меня несколько карманников, позоривших всю мою голкондскую литературу… Как жаль, что я велел их обезглавить вместе с прочими! Я бы теперь с удовольствием предоставил их тебе, чтобы ты порядком отколотил их по пятам, для примера всей африканской пустыни.

– Карманников?.. Это термин голкондский?

– Ну, да! Голкондский. Карманников, то есть, изобретателей системы «битья по карманам»… людей, которые, алчным пером своим, посягали на чужие карманы и производили настоящий грабеж. Да правду сказать, они не стоили и палки! Как быть, однако ж?

– Не прикажете ли оживить кого-нибудь из голкондцев? Я берусь, если вам угодно, известными мне средствами поставить на ноги всех обезглавленных.

– Я уже вчера думал об этом и был уверен, что ты в состоянии сделать это. Вы, западные, собаку съели на все науки. Сколько ты их знаешь?

– Сто восемьдесят.

– Я так и полагал. Сто восемьдесят наук! Знаешь ли, любезный Пинетти, что с этой пропастью наук можно было бы, мне кажется, поставить их на ноги без голов.

– И очень легко!

– Неужели?.. Но как же они будут жить без голов?

– Нынче у нас доказано, что голова совсем не нужна человеку и что он может все слышать, видеть и обонять посредством желудка, который даже в состоянии узнавать людей сквозь стены, читать письма, спрятанные в кармане, описывать события, происходящие за тысячу миль, и с точностью предсказывать будущее, чего головам никогда не удавалось сделать удовлетворительно, даже когда они пытались только предсказывать перемены погоды с помощью лучших барометров.

– Аллах, Аллах! – вскричал изумленный султан. – Вот уж этого никак я не думал, чтоб желудок был умнее головы! Аллах, Аллах! Нет силы ни могущества кроме как у Аллаха! И, следственно, когда я в Голконде стану царствовать желудком, оно выйдет еще мудрее нынешнего царствования моей головой?

– Гораздо мудрее, если только это