Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин

Разумеется, ни в один частный музей нельзя было прийти просто с улицы. Посетителями были, как правило, либо люди, лично известные хозяевам, либо имевшие к ним рекомендательное письмо.

По специальным билетам, которые выдавала Придворная контора, допускались посетители в картинную галерею императорского Эрмитажа. Не только для простого народа, но даже и для большинства из тех, кого именовали господами, двери музея были закрыты. В Эрмитаж предписано было пускать лишь «людей достойных и известных», имевших «засвидетельствования об их достоинстве и качествах», то есть людей, занимавших определенное общественное положение. Являться в музей штатские обязаны были во фраках, а военные – в мундирах. Посетители в сюртуках не допускались.

Чтобы получить постоянный билет в Эрмитаж, следовало обратиться с ходатайством на имя самого императора. Такую милость весной 1832 года Жуковский испросил для Пушкина. «Посылаю тебе билет эрмитажный, он на всю вечность. Его при входе отдавать не должно» – так говорилось в записке, приложенной к билету.

Картинная галерея Эрмитажа помещалась в средних этажах двух зданий, примыкающих к Зимнему дворцу, и занимала около сорока залов. Уже в конце XVIII века Эрмитаж располагал одной из самых больших европейских коллекций живописи. В первые десятилетия XIX века собрание значительно пополнилось. Была приобретена в Амстердаме коллекция испанской живописи за 200 тысяч рублей, а затем собрание картин первой жены Наполеона – Жозефины Богарне, за которое уплатили около миллиона франков. Но только в 1830-х годах в Эрмитажной галерее появилась русская живопись. В это время здесь находилось полотен французских художников – 222, фламандских – 302, итальянских – 472, голландских – 482, русских – 23.

Событием, ускорившим всеобщее признание русской живописи, было появление в 1834 году в Петербурге картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Она была выставлена для всеобщего обозрения в Академии художеств. До этого картина имела большой успех на выставках в Милане и Париже. В Петербурге, куда «Последний день Помпеи» привезли в июле 1834 года, возможности увидеть картину, по уверению газет, заранее ожидали «во всех состояниях и классах, в палатах Английской набережной, в мастерских и магазинах Невского проспекта, в лавках Гостиного и Апраксина двора, в бедных жилищах чиновников на Песках и в конторах на Васильевском острове».

Работы Брюллова обратили общее внимание на русскую живопись, а сам он в середине 1830-х годов становится в центре петербургской художественной жизни.

Пушкин впервые познакомился с живописью Брюллова в мае 1827 года, когда на выставке Общества поощрения художников появилась картина «Итальянское утро». На «Последний день Помпеи» поэт отозвался стихами:

Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя

Широко развилось, как боевое знамя.

Земля волнуется – с шатнувшихся колонн

Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,

Под каменным дождем, под воспаленным прахом,

Толпами, стар и млад, бежит из града вон.

Весной 1836 года в Москве Пушкин встретился с Брюлловым, только что вернувшимся из-за границы. Поэт писал жене: «Он очень мне понравился. Он хандрит, боится русского холода и прочего… Мне очень хочется привезти Брюллова в Петербург. А он настоящий художник…» Известен рассказ живописца А. Н. Мокрицкого о посещении Пушкиным мастерской Брюллова в Академии художеств. «Сегодня в нашей мастерской было много посетителей – это у нас не редкость, но между прочим были Пушкин и Жуковский. Сошлись они вместе, и Карл Павлович угощал их своей портфелью и альбомами. Весело было смотреть, как они любовались и восхищались его дивными акварельными рисунками, но когда он показал им недавно оконченный рисунок „Съезд на бал к австрийскому посланнику в Смирне“, то восторг их выразился криком и смехом… Пушкин не мог расстаться с этим рисунком, хохотал до слез и просил Брюллова подарить ему это сокровище, но рисунок принадлежал уже княгине Салтыковой…»

Брюллов хотел написать портрет Пушкина, но не успел. Поэта не стало.

Надо сказать, что личность Пушкина весьма занимала его современников. И художники того времени запечатлели поэта не однажды. Только за первые несколько лет после возвращения Пушкина из ссылки его портреты писали и рисовали О. А. Кипренский, В. А. Тропинин, Ж. Вивьен, П. Ф. Соколов, Г. Ф. Гиппиус, Г. Г. Чернецов, А. П. Брюллов. Из них только Тропинин – москвич, все остальные – петербуржцы.

Есть сведения, что Кипренскому Пушкин позировал в доме графа Шереметева на Фонтанке, где жил художник и находилась его мастерская.

Пушкин бывал в мастерских многих столичных художников. В марте 1836 года скульптор Б. И. Орловский в своей мастерской в Академии художеств показывал поэту модели статуй М. И. Кутузова и М. Б. Барклая-де-Толли, выполненные им для памятников, которые позже были установлены на Невском проспекте возле Казанского собора. Это посещение мастерской скульптора стало темой стихотворения «Художнику»:

Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую:

   Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе:

Сколько богов, и богинь, и героев!.. Вот Зевс громовержец,

   Вот исподлобья глядит, дуя в цевницу, сатир.

Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов.

   Тут Аполлон – идеал, там Ниобея – печаль…

Весело мне. Но меж тем в толпе молчаливых кумиров —

   Грустен гуляю: со мной доброго Дельвига нет;

В темной могиле почил художников друг и советник.

   Как бы он обнял тебя! как бы гордился тобой!

А. А. Дельвиг был знатоком искусства и в издававшейся им при участии Пушкина «Литературной газете» уделял внимание и художественной критике.

Размышления Пушкина о русском искусстве, то новое понятие о соотношении искусства и реальности, что внесла в русскую жизнь его поэзия, общение Пушкина с художниками – все это хотя и не прямо, но вполне определенно влияло на работу петербургских живописцев и скульпторов и в известной степени на вкусы столичной публики 1830-х годов.

Глава двадцать пятая

«Все шлют Онегина к врачам»

Вспоминая о том, как он болел в 1819 году, Пушкин писал: «Я занемог гнилою горячкой. Лейтон за меня не отвечал. Семья моя была в отчаянье: но через шесть недель я выздоровел». Я. И. Лейтон был лейб-медиком Александра I. Пушкин болел тяжело, но молодой крепкий организм вынес все – и горячку, и лечение Лейтона, который сажал больного в ванну со льдом. Пушкин выздоровел, отделавшись лишь временной потерей кудрей – во время болезни его обрили наголо.

Я ускользнул от Эскулапа

Худой, обритый – но живой;

Его мучительная лапа

Не тяготеет надо мной.

(«N N. (B. В. Энгельгардту)»)