Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

нынешнего канцлера. Вернувшись, он жил безбедно и писал скудные стихи до самой смерти канцлера (1737). После очередного пребывания в нищете он был представлен принцу Уэльскому, который спросил его о состоянии его дел; Томсон ответил, «что они находятся в более поэтической позе, чем раньше», и получил за свою остроту пенсию в сто фунтов. Простуда, подхваченная на Темзе, оборвала его жизнь в возрасте сорока восьми лет.

Времена года» задали стиль минорному стиху Англии и нашли последователей во Франции; там Жан Франсуа де Сен-Ламбер, укравший Эмилию у Вольтера, написал Les Saisons (1769). В то время как героические куплеты пронеслись через весь век, Эдвард Янг, Уильям Коллинз, Уильям Шенстоун, Марк Акенсайд и Томас Грей расширили романтическую дорогу до Вордсворта и Чаттертона. Юнг, до шестидесяти лет сочинявший слащавые нотации, свил свое небесное гнездо «Ночными размышлениями о жизни, смерти и бессмертии» (1742–44). Вольтер назвал это ночное извержение «путаной смесью напыщенности и непонятных банальностей»; но, возможно, это произошло потому, что Юнг уколол его эпиграммой:

Ты такой остроумный, расточительный и тонкий, Мы сразу считаем вас Милтоном, Смертью и грехом. 56

Уильям Коллинз прожил в два раза меньше, чем Юнг, и написал в два раза меньше и лучше. Уклоняясь от призвания к служению, он потратил свои последние пенни на то, чтобы отшлифовать до совершенства те пятнадцать сотен строк, которые он сочинил перед тем, как сошел с ума и умер (1759) в возрасте тридцати восьми лет. Прекраснее, чем его хваленая «Ода к вечеру», является его эпитафия британским солдатам, павшим в бою в 1745 году:

Как спят храбрецы, погружаясь в покой По всем желаниям их страны! Когда весна, озябшие от росы пальцы, Возвращается, чтобы украсить их освященную форму, Она будет одевать более сладкий дерн. Чем когда-либо ступали ноги Фэнси. Руки феи прозвенели их звон, Невидимые формы поют их песнь; Идет Хонор, седой пилигрим, Благословите дерн, укутывающий их глину; И Свобода на некоторое время восстановится Чтобы поселиться там плачущим отшельником.

Среди этих поэтов-чувственников особенно запомнился тот странный дух, который подарил нашей юношеской меланхолии немало нежных фраз. Томас Грей был одним из двенадцати детей, родившихся в семье лондонского подьячего; одиннадцать из них умерли в младенчестве; Томас пережил этот опасный возраст только потому, что мать, увидев его в конвульсиях, вскрыла ему вену ножницами. В одиннадцать лет он отправился в Итон, где завязал судьбоносную дружбу с Горацием Уолполом и Ричардом Уэстом. Затем в Кембридж, который показался ему «полным унылых существ» и мрачных донов. Он собирался изучать право, но увлекся энтомологией и поэзией; в конце концов он стал настолько сведущ в языках, науках и истории, что его стихи были заглушены ученостью.

В 1739 году он совершил путешествие по континенту вместе с Горацием Уолполом. Пересекая Альпы зимой, он сообщал, что «ни один обрыв, ни один поток, ни одна скала не несут в себе религии и поэзии»; в 1740 году, написав из Рима, он ввел в английский язык слово живописный; даже в 1755 году словарь Джонсона не знал его. В Реджо-Эмилии они с Уолполом поссорились; Гораций слишком осознавал свою родословную, а Томас слишком гордился своей бедностью; «общий друг» выдал каждому из них частное мнение другого; они расстались, и Грей отправился один в Венецию, Гренобль и Лондон.

Смерть его друга Уэста (1742) в возрасте двадцати шести лет заставила его обидеться на жизнь. Он удалился в дом дяди в Сток-Погесе; там, продолжая учиться, он написал (1742) свою «Оду на далекий вид Итонского колледжа». Глядя с безопасного расстояния на эти учебные сцены, он думал о своем друге, так рано умершем; и за спортом и весельем этих молодых людей он с мрачным видом видел их беспокойные судьбы:

Их разорвет ярость страстей, Стервятники разума, Презрительный гнев, бледный страх, И стыд, который скрывается за спиной; Или в тоске по любви растратят свою молодость, Или ревность с острым зубом Это нежно гложет тайное сердце, И зависть увяла, и потускнела забота, Мрачное, лишенное комфорта отчаяние, И пронзительный дротик Печали… В долине лет, Появляется страшный отряд, Болезненная семья Смерти, Более отвратительные, чем их королева. От этого страдают суставы, от этого воспаляются вены, И каждый мускул напрягается, Те, кто находится в более глубоких витальных слоях, неистовствуют; Ло, Нищета, чтобы заполнить группу, Ледяной рукой омертвляет душу, И медленно поглощающая эпоха. Каждому свое страдание; все они люди, Обреченные на стон, Нежность к чужой боли, Неравнодушный к своим. Но зачем им знать