Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

Чем больше знакомились с документами, тем более печальной становилась общая картина. Уже к декабрю положение 3-й армии было предельно трудным. Сказывались шестимесячные кровопролитные бои, которые она вела с начала мятежа Чехословацкого корпуса. Фронт был очень растянут и во многих местах легко уязвим. Не существовало надлежащего взаимодействия с соседней 2-й армией. С августа по декабрь по нарядам из центра прибыло всего 13 153 человека, с ними – 3388 штыков, 134 пулемета, 22 орудия, 1 бронепоезд и 977 лошадей. При этом совсем неподалеку было несколько вполне боеспособных частей, никак не задействованных «за отсутствием сапог, шинелей, а главное, винтовок».

Сталину доложили, что Троцкий послал сюда 3-ю бригаду 7-й дивизии, не только совершенно не подготовленную в военном отношении, но и имевшую в своих рядах сплоченную кулацкую группу, распространявшую контрреволюционное влияние на остальных бойцов. Политотдел армии отмечал, что красноармейцев спаивали члены комбедов, что отряды, охранявшие эвакуируемый спирт, производили «товарообмен» на живность и пьянствовали вплоть до того, что «ряд жителей опились до смерти». В Кронштадтском полку, состоявшем из балтийских матросов, дисциплина была крайне низкой – сплошное пьянство и дезертирство. На прорыв он оказался не способен и почти полностью уничтожен. Полтысячи матросов, взятых в плен, белые застрелили или закололи штыками.

Первым же вечером проверяющие отправили Ленину телеграмму:

«Расследование начато. О ходе расследования будем сообщать попутно. Пока считаем нужным заявить Вам об одной, не терпящей отлагательства, нужде 3-ьей армии. Дело в том, что от 3-ьей армии (более 30 тысяч ч.) остались лишь около 11 тысяч усталых, истрепанных солдат, еле сдерживающих напор противника. Присланные Главкомом части ненадежны, частью даже враждебны к нам и нуждаются в серьезной фильтровке. Для спасения остатков 3-ьей армии и предотвращения быстрого продвижения противника до Вятки (по всем данным, полученным от командного состава фронта и 3-ьей армии, эта опасность совершенно реальна) абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма по крайней мере 3 совершенно надежных полка. Настоятельно просим сделать в этом направлении нажим на соответствующие военучреждения. Повторяем: без такой меры Вятке угрожает участь Перми, таково общее мнение причастных к делу товарищей, к которому мы присоединяемся на основании всех имеющихся у нас данных».

Появились серьезные вопросы и к Лашевичу. В первую очередь по поводу организации и контроля за исполнением собственных приказов. Командирам дивизий не удавалось вызвать к аппарату командарма в течение суток и более. Каждый из местных начальников вместо общей мобилизации и координации действовал сам по себе, по собственному усмотрению, конфликтовал друг с другом, спасал ничтожный скарб и бросал ценные для армии и республики вещи. Все разработанные планы по обороне Перми и последующей эвакуации так и остались на бумаге. Не был взорван даже ключевой мост. Паническое бегство и предательство усиливалось разбрасываемыми с самолета листовками «Кто уйдет с красными, семьи тех будут расстреляны!».

Враг и впрямь действовал жестоко – две роты караульного батальона, батальон лыжников, десять вагонов раненых бойцов попали в плен и были вырезаны.

Новостью такие меры не были. Еще осенью пришли известия о казаках атамана Анненкова, убивших более полутора тысяч крестьян в Славгородском уезде Алтайской губернии за выступление против насильной мобилизации в войска Временного Сибирского правительства. Рубили шашками и вешали не только мужчин, но и их жен и даже детей. Генерал Покровский в конце сентября устроил так называемую Майкопскую резню, в которой погибло примерно две с половиной тысячи человек.

Это вовсе не отдельные факты стихийных проявлений злобы, а сознательная последовательная политика тотального устрашения. Вместе с незажившей памятью о казнях царских времен они заставили Дзержинского окончательно принять суровую необходимость встречного красного террора. Война есть война. Гуманисты в ней не побеждают. Пока мы поодиночке выискиваем злодеев, ведем следствие, оглядываемся на правосудие, противники вовсе не церемонятся. Кто-то из селян и горожан уже запуган такими безжалостными мерами, другие гневно и открыто требуют справедливой мести. Кровь за кровь!

От таких вестей и у старавшегося сохранять хладнокровие Феликса сдавали нервы, возникали приливы тихой ярости. Оставалось и самому надеяться и убеждать других, что скоро этому наступит конец, изверги будут наказаны, но для этого надо победить.

Сталин тоже не раз выходил из себя в эти дни.

– И это меня Троцкий учит, как воевать, как удерживать города, как готовить операции? – с негодованием подняв бровь, говорил он Феликсу. – А как же его любимые «спецы»? Вот пожалуйста! Начальник оборонительных сооружений Банин и все его сотрудники, инженер Адриановский и остальные спецы округа путей сообщения, завотделом военных сообщений Сухорский и его сотрудники, заведующий мобилизационным отделом Окрвоенкомиссариата Букин с сотрудниками, командир караульного батальона Уфимцев, начальник артиллерийской бригады Валюженич, начальник отдела особых формирований Эскин, командир инженерного батальона с помощником, коменданты станций Пермь I и Пермь II, весь учетный отдел Управления снабжением армии… – все перебежали на сторону врага! А рабочие сражались – путиловские да уральские.

К. Блюхер

Побывали вместе на собрании Вятского батальона войск ВЧК. Эта часть порадовала. Хорошо укомплектована и вооружена, с боевым настроением. В резолюции красноармейцы батальона ЧК записали: «Мы все, как один, готовы в любой момент выступить на защиту нашей пролетарской революции и на защиту своих интересов, завоеванных в Октябре. Мы все, как один, готовы пойти на фронт против наших угнетателей – капиталистов всего мира…» При этом почему их мало задействовали до сих пор, тоже было неясно. Батальон тут же получил предписание о незамедлительной отправке в распоряжение командующего 3-й армией.

Разобравшись с удручающей, во многом панической ситуацией в Вятке, поздним вечером следующего дня уже на бронепоезде выехали в Глазов. Фронт здесь был всего в тридцати верстах. В вечерней тишине отчетливо слышались разрывы снарядов, а небо то и дело озарялось дальними всполохами.

В здании мужской гимназии, где размещался штаб армии, собрали командиров основных частей. Их было не так уж и много. После падения Перми осталось две дивизии с 17 тысячами штыков и сабель – вместо 35, при 323 пулеметах – вместо 571 и 78 орудиях – вместо 115.

Первым в комнату, прихрамывая, вошел геройский командир 30-й стрелковой дивизии бывший сормовский рабочий Василий Гуров, некогда взявший фамилию знаменитого германского фельдмаршала Блюхера. Впрочем, теперь и у него самого слава, пожалуй, не меньше – на кожанке орден Красного Знамени под номером один. Он только накануне падения Перми вернулся из отпуска по ранению, обнаружил разброд и шатание, но все же смог спасти своих бойцов, разделив на три отряда.

За ним прибыли командиры Стального кавалерийского полка Прокопьев,