Джо Мэлоун. Моя история - Jo Malone

В своем затуманенном сознании я ошибочно полагала, что никто не понимает, через что я прохожу. Несколько недель назад у меня была процветающая компания, финансовая стабильность, любящая семья и счастливое будущее, и я злилась, что мой мирный мир был разрушен. Я хотела снова поверить в иллюзию, что я контролирую свою жизнь. Я хотел, чтобы все вернулось на свои места, в рамки моей зоны комфорта. Правда о бренности жизни — о том, что ничто не остается неизменным ни для кого, независимо от того, есть рак или нет — не могла пробиться сквозь туман.

Тем временем в коридоре доктор Диса и Гэри делились своими опасениями по поводу моего подавленного настроения и согласились, что лучше перевести меня на более высокий этаж, в палату с окном. Гэри знал меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что светлое помещение было жизненно важно для моего самочувствия.

На следующее утро меня перевезли на каталке в палату с видом из окна и совершенно другой атмосферой. Мне казалось, что я выхожу из туннеля, когда лучи солнца озарили мое лицо. Устроившись поудобнее, прислонившись к подушкам, я увидела небо, здания Рокфеллеровского университета и Ист-Ривер, разделяющий Манхэттен и узкий остров Рузвельта. Я видела жизнь, а не только четыре стены, и мое уныние начало спадать. Не могу сказать, что гневные, негативные мысли исчезли полностью — путь через химиотерапию будет продолжен и останется сложным, — но я была рада избавиться от послеоперационной подавленности, которая напугала меня на некоторое время.

Я находил силы час за часом, день за днем, пытаясь укрепить себя самыми незначительными способами. Зная склонность своего ума к размышлениям и не желая, чтобы депрессивные эпизоды вернулись, я решил понять каждую мелочь, происходящую вокруг меня. Я просил медсестер объяснить мне показатели жизненных функций, показания артериального давления и медицинскую карту на доске, прикрепленной к нижней части моей кровати. «Почему вы берёте кровь...», «Что вы сейчас делаете?» или «Зачем это нужно?» Я хотела занять себя знаниями, потому что даже самое элементарное понимание незначительных медицинских протоколов давало мне чувство контроля.

Я также составлял списки дел, которые мне нужно было выполнить, но это были скорее списки «о чем подумать», чем «что нужно сделать». Я составляла списки с юных лет, будь то домашние дела, продукты, которые нужно купить, или необходимые товары, поэтому я решила, что список вещей, которые поднимают настроение, поможет мне восстановить силы и улучшить настроение. «Сегодня дважды подумай о том, что делает тебя счастливой», — написала я. «Представь себе два места в мире, где ты хотела бы провести отпуск, когда полностью выздоровеешь».

И я продолжала составлять списки на протяжении всего курса химиотерапии, ставя перед собой цели на неделю: «Пойти в Banana Republic и купить два платья с запахом», «Пойти в Barney’s и заказать пасту с колбасой и зеленым горошком» или «Сходить с Джошем за бейглами».

Если задача/цель была написана толстым фломастером, ее нужно было выполнить в тот же день; если тонким, то в течение недели. Казалось странным составлять списки, не связанные с работой, но это помогало мне сосредоточиться и чувствовать себя намного лучше. Одна из задач, написанных тонким фломастером, была: «Посмотреть на шрам».

Я не смотрела на свое отражение в зеркале в ванной до последнего дня в больнице, когда медсестра стояла рядом со мной, чтобы поддержать меня. Достаточно сказать, что когда шок прошел и слезы высохли, я поняла, что шрам был не таким страшным, как я себе представляла. Благодаря тщательной работе доктора Дисы он выглядел так, как будто кто-то красным фломастером нарисовал линию по одной стороне моей груди.

Еще одно зрелище и ощущение, к которым мне нужно было привыкнуть, — это тканевый экспандер, который был вставлен в качестве временной замены моей правой груди. Это резиновое устройство, предназначенное для растяжения кожи и грудной мышцы, должно было освободить место для постоянного силиконового имплантата, который я выбрала. В течение двенадцати недель, в ходе совершенно безболезненной процедуры, он постепенно наполнялся физиологическим раствором через инъекционный порт, расширяясь как водяной шарик, хотя в первую неделю было трудно представить себе какой-либо рост среди синяков и напряжения.

Для меня самосознание было сильнее любого шока. Я подготовилась к реконструктивной операции, но не представляла, насколько сильно пострадает моя самооценка. Я не могла представить, что снова надену купальник, облегающую одежду или пойду в магазин Victoria's Secret. Мое чувство женственности было так сильно связано с моим телом, что моя уверенность в себе сильно пошатнулась.

Но в последующие недели многие люди доказали, что после мастэктомии можно жить нормальной жизнью, и я получила огромную поддержку от медицинского персонала. Самым большим источником силы стала женщина по имени Стейси, подруга моего американского пиарщика Кэти О'Брайен. Стейси, которая ранее пережила рак груди, была живым примером того, как хорошо может выглядеть женщина после реконструктивной операции. Просто разговаривая с ней за кофе или по телефону, я поняла, почему она выжила и почему она сияет — у нее был такой упорный позитивный настрой. Благодаря ее личной истории, которая дала мне возможность заглянуть в будущее, она сделала неизвестное известным, а также прониклась моими страхами, слезами и неуверенностью. Она прошла через это и продолжала убеждать меня не терять веру в то, что со временем я снова почувствую себя уверенной. Стейси была « » — одной из тех скал, на которые я опиралась, и одной из главных причин, по которой я вернула надежду. Возвращение надежды было своевременным, потому что через пять недель у меня начиналась химиотерапия. И какими бы вдохновляющими историями вы ни наполнили свою жизнь, никто, кроме вас, не может пройти этот путь.

Но я не будет идти по этому пути в одиночестве. Гэри будет рядом со мной на каждом шагу, подбадривая меня и поднимая, когда я спотыкаюсь. То, через что прошел я, прошел и он. Он, может, и не получал химиотерапию в руку каждый день, но он делал это. Он не терял волосы, но он терял их. Его непоколебимая любовь была единственной веревкой, за которую я держалась, и когда я чувствовала себя слишком слабой, чтобы удержаться, он нес меня. Я возложила свою вновь обретенную надежду на мужа и сына — две причины, по которым я была полна решимости победить эту проклятую болезнь.

В библейской школе я помню, как говорили, что всему человеку нужны вера, надежда и любовь, «но больше всего из них — любовь». Я не согласна. В тот момент