Пирр, царь Эпира - Саркис Суренович Казаров

Что послужило этому причиной? Здесь мы должны обратиться к речи Аппия Клавдия Цека в сенате.

Речь Аппия Клавдия

Несмотря на то что некоторые нюансы, связанные с речью Аппия Клавдия, уже были рассмотрены нами в главе, посвященной источникам, возникает необходимость вернуться к ней еще раз, однако на этот раз взглянуть на нее уже под другим углом зрения.

Удивительно, но римская традиция оставляет двойственное впечатление относительно деятельности Аппия Клавдия до времени войны с Пирром. С одной стороны, Аппий Клавдий был инициатором создания известной дороги (Appia via) и проведения в Рим воды (Appia aqua), с другой — составленные при его активном участии цензорские списки были сделаны столь небрежно, что его коллега Гай Плавтий, устыдясь этой недобросовестности, досрочно сложил с себя цензорские полномочия (Liv., IX, 29, 6–7). По настоянию того же Аппия Клавдия род Потициев, в котором сан жреца, отвечающего за жертвоприношения Геркулесу, передавался по наследству, передал проведение данного обряда общественным рабам. За это святотатство, как сообщает Тит Ливий, род Потициев полностью вымер, а самого «инициатора реформ» — Аппия Клавдия — разгневанные боги лишили зрения (Liv., IX, 29, 9–11). Поневоле усомнишься: настолько ли был велик авторитет Аппия Клавдия среди его сограждан?

Что же касается самой речи, то о ней сохранились многочисленные упоминания в античной традиции (Enn., fr. 202, 3 Vahlen; Plut. Pyrrh., 19; App. Samn., 10. 2; Ined. Vat.; Cic. Brut., 61; De senect., 16; Seneca Ep. mor., 114. 13; Tac. Dialog., 18). В нашу задачу не входит установление аутентичности речи Аппия Клавдия в изложении Цицерона и других древних авторов[785]. То, что в их сообщениях имеется рациональное зерно, не подлежит сомнению. Но сыграла ли данная речь решающую роль в отказе римлян от мирных предложений Пирра, как это пытаются представить античные писатели?

Тот пафос, с которым древние непременно излагали речь Аппия Клавдия, передался и многим поколениям современных исследователей. Ярким примером тому может служить речь М. Бюдингера, произнесенная на праздновании юбилея Высшей школы в Цюрихе: «Предостережением и одновременно выразительным символом является почтенная фигура старца (Аппия Клавдия. — С. К.)… когда они (граждане. — С. К.) посла Пирра, лицемерного представителя эллинистического царя, если и не приказали бросить в колодец, как это сделали свободные греки по отношению к персидским послам, то все-таки продемонстрировали истинно римскую доблесть, прогнав с глаз уже колебавшегося сената…»[786].

Не менее живописен и рассказ И. Г. Дройзена: «… теперь он (Аппий Клавдий. — С. К.) одряхлел, ослеп, изнемог и давно уже удалился от общественных дел; но весть о предложении Кинея, о шаткости сенаторов побудила его еще раз поднять свой могучий голос… он словно римский Чатем вошел в благоговейно молчавшее собрание. Мощными карательными словами увлек он колебавшихся, напомнил им о величии их задачи, о гордом сознании долга»[787].

По словам В. Ине, «речь Аппия Клавдия была памятником славному времени, которое вызывало у последующих поколений чувство возвышенности»[788]. При этом В. Ине не ограничился общей морализаторской оценкой речи, но дал и оценку ее исторической достоверности. «Это была первая речь, содержание которой имело неоспоримую ценность. Вероятно, более поздние поколения римлян имели дословный текст речи, и Цицерон говорит о ней как о литературном произведении признанной подлинности. Если в действительности это не так, то все-таки можно поверить, что, по крайней мере, содержание речи и в целом ход мысли оратора были сохранены в семейном архиве Клавдиев точно»[789]. Таким образом, В. Ине хотя и ставил под сомнение полную аутентичность речи, донесенной до нас через «вторые руки», тем не менее не сомневался в общей ее направленности.

И даже Т. Моммзен, которого отличал весьма трезвый и критический взгляд на римскую историографию, занимал в данной связи аналогичную позицию и писал о том, что Аппий Клавдий своей «пламенной речью вдохнул в сердца более юного поколения непоколебимую энергию своей мощной натуры»[790].

В подобном же ключе высказывались и высказываются многие другие исследователи. При этом некоторые из них не только относятся к истории с речью Аппия Клавдия с доверием[791], но и отводят последней решающую роль в срыве переговоров между Пирром и римлянами[792].

Что же побудило Аппия Клавдия, старого и слепого человека, прийти в сенат и произнести речь против предлагаемых эпиротом условий мира, тем самым фактически выступив за продолжение войны?

Т. Франк считал, что Аппий Кладвий «был лидером популяров, империалистической парии в сенате»[793]. Впрочем, указаний на это в источниках нет.

Более подробно подобную точку зрения обосновал А. Пассерини. По его мнению, старая римская аристократия была сторонницей проведения экспансии в южном направлении. Конкретным выражением этого стало строительство знаменитой Аппиевой дороги[794]. Кроме того, А. Пассерини высказал еще одно интересное предположение: Аппий Клавдий должен был более других указывать на выгоды союза с Карфагеном, ибо политику дружбы с финикийцами Рим проводил с древнейших времен, унаследовав ее от этрусков[795].

Сходную мысль высказал и венгерский ученый Е. Ференци: наряду с пафосом, патриотизмом и морализаторством в речи Аппия Клавдия постулируется конкретный политический совет, а именно возобновление существовавшего с давних пор союза с Карфагеном[796].

К. Ломас также полагала, что Аппий Клавдий был «одним из немногих политиков, который отстаивал южное направление внешней политики Рима»[797].

Между тем ряд ученых, отрицая решающую роль выступления Аппия Клавдия в отказе от мирных предложений Пирра, указывал в качестве альтернативы ей на миссию карфагенского флотоводца Магона, приведшую к заключению римско-карфагенского договора[798]. Однако, поскольку миссия Магона состоялась после битвы при Аускуле, во время второго раунда переговоров Пирра с римлянами, от этой версии, на наш взгляд, все же следует отказаться. Думается, ближе всех к разрешению данной проблемы подошел Р. Шуберт. По его словам, «когда сенаторы в конце концов склонились к тому, чтобы дать Кинею отрицательный ответ, они уже твердо решили заключить мир с этрусками»[799]. С суждением Р. Шуберта согласился О. Гамбургер, который, в свою очередь, заметил, что заключение мира с этрусками позволяло римлянам использовать действовавшие против них войска в другом месте, а успехи Т. Корункания в Этрурии облегчили заключение этого мира[800]. Мы полностью разделяем такое мнение: речь Аппия Клавдия могла быть лишь внешним выражением причин отказа римлян от мирных условий Пирра, главная же причина крылась в заключении мира с этрусками и дополнительном наборе в римскую армию, что должно было значительно пополнить военный потенциал Рима. Кроме того, нельзя не учитывать и моральный фактор, на который