Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Франция могла выступить гарантом, но не Великобритания. Это ничего не меняло для Германии, которая все еще была настроена «отрицательно». Польскому министру иностранных дел было несложно найти причины, почему от пакта не будет никакой пользы. Новый советский полпред в Варшаве Давтян писал следующее: «Позиция Польши к пакту ясна — она не хочет его. Поль[ское] пра[вительство] будет максимально тянуть переговоры, занимаясь всякими “выяснениями”, чтобы провалить пакт». Ключевой была позиция Великобритании. Если она выступит за заключение пакта, Польше придется смириться, но британцы пытаются сократить его содержание. На встрече с Давтяном через несколько дней французский посол пришел к тому же выводу: «Бек в основном выступает против пакта»[495].

В конце второй недели июля Москва и Париж активно обменивались письмами. 13 июля Альфан встретился с Литвиновым и по указанию Барту передал ему заявление об англо-французских переговорах в Лондоне. «Я высказал сомнения в согласии Германии на подписание пакта, — писал нарком, — даже после английского демарша и сказал, что единственным средством склонить Германию к подписанию пакта было бы давление на Варшаву. Только когда перед Германией будет стоять угроза заключения пакта с участием Польши даже без Германии, последняя предпочтет присоединиться к пакту. У Франции же имеются достаточные средства давления на Варшаву». Альфан сказал, что он полностью согласен с выводами Литвинова[496].

На следующий день, 14 июля во Франции был национальный праздник — День взятия Бастилии. А в советском посольстве был траур. В тот день умер Довгалевский, который лечился в клинике в Париже от рака. Он более шести лет был советским послом в Париже. Через несколько недель в Москве прах Довгалевского был погребен у Кремлевской стены Сталиным, Калининым, Молотовым и другими. Неплохое прощание с полпредом СССР.

В день, когда умер Довгалевский, Литвинов сообщил Сталину новости из Лондона: Великобритания одобрила региональный пакт, но также пыталась помешать Франции и СССР заключить договор о гарантиях. МИД Великобритании выступал за то, что надо сильнее увязать содержание предлагаемого Восточного пакта с существующими положениями Локарнских договоров. Литвинов писал, что англичане, возможно, придерживаются этой линии, так как прекрасно понимают, что Германия и Польша откажутся подписать подобный документ. «Несомненно, что <…> на Англию оказал влияние несколько запугивающий прием Франции, говорившей направо и налево, что она заключит военный союз с СССР в случае неосуществления пакта». Литвинов писал: «Во всяком случае, перед нами сейчас стоит вопрос, не предусмотренный при моих переговорах с Барту». Был вариант заключить двусторонний пакт с Францией или же договор о гарантиях между Германией, Францией и СССР. Литвинов предпочитал второй вариант, так как «мы и раньше выдвигали идею общего пакта с участием Франции, в каковом случае гарантии были бы даны также и Германии»[497]. Возможно, читатели будут удивлены тем, что Литвинов полагал, будто Польша и Германия вряд ли согласятся на такой общий договор.

Это было не единственным препятствием на пути к заключению Восточного пакта или двустороннего франко-советского соглашения. Еще одной проблемой была Великобритания, как мы позднее увидим. Ничего нового. МИД Великобритании сдерживал франко-советские отношения в 1920-х годах. В начале 1930-х годов в этом не было необходимости, так как Франция не была заинтересована в нормализации отношений с СССР, пока Эррио не стал премьер-министром. Затем к власти пришел Гитлер, и тут Москвой заинтересовались Поль-Бонкур и Барту. Британское правительство стало уделять этому вопросу больше внимания. «Консерваторы и религиозные организации, в особенности католики, — писал французский советник Роже Камбон, — совершенно не доверяют СССР». Затем он продолжил:

«Каждый раз, когда он начинает сближаться с другим государством, эти круги полагают, что их опасная зона увеличивается. Большинство английских консерваторов считают коммунистическую угрозу крайне важной и больше нее опасаются разве что недавних событий в Германии. До сих пор они с симпатией относились к идеям порядка, которые вдохновляют нацистов, и к антибольшевистским службам, которые использует Гитлер, начиная с его прихода к власти. С точки зрения консерваторов, даже самые стабильные нации могут стать объектом для угрозы, если будут сближаться с СССР.

Либералы и лейбористы, — продолжал Камбон, — относятся к СССР несколько иначе. Они, конечно, от него не в восторге, но с сочувствием относятся к франко-советскому сближению». МИД Великобритании также признает, что оно оправданно, но хорошо понимает желание французов «избежать слишком сильной близости с СССР».

Потом шел следующий комментарий: «Если спросить личное мнение моих коллег по МИД, то они в целом считают русских очень одаренными с точки зрения воображения и интеллектуальных способностей. С другой стороны, они сдержанно относятся к политическим, экономическим и даже просто организационным способностям советских служащих. Они полагают, что если за ними [советскими гражданами. — М. К.] не следить, то у них ломаются даже самые передовые механизмы, особенно это касается производства и транспорта».

Это звучало как традиционный британский ориентализм, но на этом депеша Камбона не заканчивалась. Мы это видим из его дальнейших комментариев: «В глазах английских дипломатов Россия, сейчас или в будущем, может стать настоящей международной угрозой, если попадет в руки иностранных элементов… Как уже показали немцы, они прекрасно могут сыграть эту роль. Однако политика франкофилии, которую выбрала Москва, представляет собой наилучшее противоядие против немецкой угрозы». В конце Камбон резюмировал, что именно поэтому не стоит удивляться, что министр иностранных дел Джон Саймон поддерживает попытки французов заключить Восточный пакт[498]. К сожалению, Камбон ошибался. Британское правительство не собиралось потакать французскому желанию укрепить отношения с Москвой. Но мы забегаем вперед.

А что же Польша?

В то лето 1934 года коллективной безопасности угрожала Польша. Общаясь с Парижем, Ларош недоумевал: неужели каждый шаг Франции на пути к Москве будет толкать Польшу к Германии?[499] Латвийский министр в Варшаве Ольгерд Гросвальд сообщил Ларошу, что Прибалтийские страны не очень довольны перспективой заключения франко-советского союза. Германия отделена от СССР другими государствами, и Гросвальд подчеркивал: «Мы не позволим советским войскам пройти по нашей территории, и у меня есть сомнения по поводу того, что это будет привлекательной идеей и для Польши». Поляки мучились дурными предчувствиями из-за перспектив франко-советского союза[500]. Польские дипломаты вскоре сформировали свою собственную позицию. Они говорили, что Красная армия никогда не покинет польскую территорию, вступив на нее, а остальные добавляли, что может «разгореться революция». Польский заместитель министра иностранных дел Ян Шембек был в ярости по этому поводу: подобный расклад приведет к очередному разделу Польши[501]. В это все упиралось. Об этом говорили постоянно в период между 1934 и 1939 годом, и вплоть до начала