Плохие русские. Кино от «Брата» до «Слова пацана» - Антон Владимирович Долин

международный контекст, а война была представлена не как «божье наказание», а как чудовищное стихийное бедствие, не разделяющее, а сплачивающее людей (разрушения в нынешней Японии тут же отзывались панорамами Сталинграда 1942 года).

Среди российских эмчеэсников — пожилой спасатель, помогающий вытащить из развалин застрявших там пятерых студентов из Германии. Чтобы успокоить и занять их в ожидании спасательной операции, он начинает рассказ о собственных «пятерых отцах», зачавших его в Сталинграде. Рассказ о войне преподносится как байка, персональный миф, в условия которого входит его недостоверность.

Она же оправдывает визуальный ряд, столь непривычный для зрителей старшего поколения и вызвавший резкое отторжение у ряда критиков, но обеспечивший кассовый успех «Сталинграда». Это первый отечественный фильм, выпущенный в формате IMAX, что привело любопытную публику в кинотеатры, обещав неслыханный аттракцион. Бондарчук не стеснялся зрелищности, он сделал упор именно на нее. Картина стала бенефисом талантливого оператора Максима Осадчего, провозвестника «российского Голливуда» и отечественного киногламура.

Тон задавался в самом начале эпичным зрелищем. Солдаты, идущие по воде аки посуху. «Как апостолы», — замечает наблюдающий со стороны немолодой наводчик (Юрий Назаров, один из немногих артистов старшего поколения, занятых в фильме). Атака советских воинов, охваченных огнем после взрыва топливных баков, но продолжающих наступать и стрелять, особенно возмутила многих и показалась неправдоподобной (на самом деле это записанный в воспоминаниях современников факт). Падающий, кажется, прямо на зрителя самолет; взорванный при помощи хитроумного рикошета танк; рушащиеся дома — да и вся атмосфера живого, убедительного, движущегося, безостановочно полыхающего ада не могли не впечатлять. Эмоционально значимым элементом была душещипательная, открыто сентиментальная музыка Анджело Бадаламенти — голливудского композитора, всенародно любимого на постсоветском пространстве за саундтрек к сериалу «Твин Пикс». Она же как бы обещала встроенную в военный боевик историю любви — и не обманывала.

В других фильмах о Великой Отечественной воевали за Сталина, за родину, даже за бога. У Бондарчука и Ильи Тилькина с Сергеем Снежкиным, написавших оригинальный сценарий с использованием глав из «Жизни и судьбы», в бой шли за Катю. 18-летняя девочка, пережившая неописуемые — и, собственно, так и остающиеся фигурой умолчания — ужасы под немцами, оказывалась единственной обитательницей полуразрушенного дома. Его превращают в важнейший рубеж (он отделяет немецкий форпост от берега Волги) пять бойцов, символических — настоящего мы не узнаем — «отцов» будущего ребенка Кати. Сыгранная Марией Смольниковой Катя — одновременно Родина-мать, родина-дочь, родина-жена. Каждый из пятерых (их истории зритель узнает из закадрового рассказа постепенно) относится к ней по-своему, и каждый немного в нее влюблен. Включение даже в самый эпический сюжет романтической интриги — еще один завет Голливуда, исполненный Бондарчуком.

Вслед за тандемом Котта — Угольникова Роднянский и Бондарчук рассказывают миф об осаде и героической обороне крепости. Прототипом здания, которое защищает командир группы солдат Громов (Петр Федоров), стал легендарный Дом Павлова. Маленькая коммуна сплочена испытаниями и безразлична к авторитету начальства. Крамольная мысль Гроссмана о сходстве двух диктаторов и диктатур эксплицитно не выражена в «Сталинграде», но намек на нее дан недвусмысленный. Мы видим гитлеровцев, вершащих бесчинства то под пропагандистским плакатом с Гитлером, то под облупленным барельефом со Сталиным, будто они воплощают все лики зла. Тогда как в Доме Громова немногочисленные жилые пространства наполнены приметами мирной жизни и фотографиями убитых жильцов, а на стене висят портреты Пушкина и Горького; это обиталище, начисто избавленное от идеологических маркеров.

Важнейшая инновация связана с «образом врага». Обобщенные и карикатурные немцы в предыдущих российских фильмах о войне впервые сменились убедительным, выразительным и привлекательным персонажем — капитаном Петером Каном. Его сыграл немец Томас Кречман — так же, как сам Бондарчук, раньше он играл в другом «Сталинграде», европейской копродукции 1993 года. Он хочет победы любой ценой, за Волгой ему уже видится Индия, и он берет приступом не желающий сдаваться дом. Однако также мы видим его отвращение к циничному и жестокому полковнику Хензе (Хайнер Лаутербах), садисту и антисемиту, и мучительные отношения с русской девушкой Машей (Янина Студилина), пугающе похожей на его умершую от туберкулеза жену. Сначала капитан ее насилует, но постепенно Кан и Маша сближаются, а к финалу немец рискует жизнью ради спасения внезапно обретенной возлюбленной. Его противостояние с Громовым больше всего похоже на равноправную дуэль, в итоге которой непримиримые противники сливаются в смертном объятии.

«Сталинград» стал первым большим российским фильмом, гуманизировавшим бойца вермахта и позволившим себе отход от черно-белой модели в показе войны. Можно сравнить внутреннюю эволюцию Кана с линией поручика Брусенцова, сыгранного Владимиром Высоцким в знаменитом фильме Евгения Карелова о Гражданской «Служили два товарища» (1968) — романтического и привлекательного антагониста, который на глазах пораженного зрителя пускает пулю в протагониста.

На фоне коммерческого успеха «Сталинград» подвергся критике с разных сторон. Критики-интеллектуалы упрекали его в несоответствии оттепельному канону, консерваторы — в потворстве противнику, все вместе — в выборе неуместного, по общему мнению, стиля для разговора на столь важную тему. Табуированность военной тематики, к которой необходимо подходить с особенным, чуть ли не религиозным пиететом — причем это запрос не власти, а именно общества, — сполна выразилась в этой дискуссии. Другие же увидели в «Сталинграде» основу для успешного выстраивания наконец-то новой эстетики официоза.

Андрей Плахов в «Комменсант-daily» писал о старых догматах под новыми одеждами:

«Закадровый голос Бондарчука в интонации теплого официоза сообщает о том, что Сталинградская битва явилась переломным моментом в истории человечества. Русские, только русские спасли мир и продолжают его спасать — читай: в Венгрии, Чехословакии, Афганистане, на Фукусиме, далее везде. Русские, только русские воевали, только они страдали, только они понимают истинную цену крови».

Мария Кувшинова в «Афише» тогда искала (и не находила) расхождений «Сталинграда» с предшественниками:

«„Великое кино о великой войне“ — единственный монументальный киножанр современной России — обладает набором одних и тех же характеристик, будь то „Брестская крепость“, „Утомленные солнцем“ или „Сталинград“. Это всегда пережженное мясо, ощущение ирреальности происходящего, простоватые, но кристально чистые герои, обильные взрывы, планы, взятые с большой высоты, и часто — закадровый текст, прочитанный с той же эмоцией, с которой в начале мая повязывается георгиевская ленточка. Качество продукта и правда выше прежнего, 3D здесь выглядит как 3D (а не попытка накинуть цену на билет), но в содержательном плане ничего нового: „Спасибо деду за победу“».

Беспощадный приговор эстетике фильма выносил в «Огоньке» Андрей Архангельский:

«Тут красиво падают и красиво умирают, и красиво сплевывают зубы. Рубят саперной лопаткой шейные позвонки. И падают на переправе в ледяную Волгу. Не говоря уже о сцене атаки — когда наши