Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

В огромной степени использовалась техника: немцы снимали резервные батареи, и даже часть передовых, с прочих, неатакованных участков фронта, и бросали их к Ковелю. Если германских резервов на востоке едва-едва хватало, чтобы удерживать фронт севернее Полесья, то в техническом отношении враг по-прежнему превосходил русских. А потому неприятель мог в некоторой степени маневрировать техникой, направляя последние ресурсы на наиболее опасные участки, в данном случае – под Ковель.

Организация германских войск, достигнутая перед войной и упроченная в ходе военных действий, была чрезвычайно высока, превосходя в этом отношении любую армию мира. Сводный корпус Бернгарди, которым немцы прикрыли Ковель сразу после прорыва русской 8-й армии, состоял из батальонов различных дивизий, но, тем не менее, дрался точно так же, как если бы это были войска одного корпуса, спаянные предшествующими боями. Кроме того, военная организация германских вооруженных сил, состоявшая из менее громоздких дивизий всего по 9–10 батальонов, но зато обильно снабженных техникой, была более гибка и управляема. Это способствовало и быстрым железнодорожным перевозкам: немецкие дивизии грузились в эшелоны без обозов, что почти вдвое уменьшало вагонный состав, выделяемый для войск. Следовательно, тем самым выигрывались темпы сосредоточения.

Тем временем предпринятое на Западном фронте наступление на Барановичи провалилось. Получив под свое начало громадное количество войск и техники, будучи в изобилии (по крайней мере, на время прорыва неприятельской обороны) снабжен боеприпасами, имея непрестанную поддержку со стороны отчаянно наступавших армий Юго-Западного фронта, А. Е. Эверт не сумел ни организовать прорыв, ни даже как следует подготовить его.

Теперь, когда положение дел с Западным фронтом определилось, директивой от 26 июня главный удар был официально передан на Юго-Западный фронт. И только теперь, когда все сроки были безнадежно упущены, к А. А. Брусилову потекли резервы, техника и боеприпасы в тех количествах, что были нужны до 22 мая, то есть целый месяц назад. Призванные к 1 апреля 300 тыс. ратников 2-го разряда и 150 тыс. ратников 1-го разряда в большинстве своем уже были влиты в войска. А призыв 700 тыс. новобранцев был проведен только к 1 июля – этих людей еще предстояло обучить. Отсюда и скромные пополнения, что шли на фронт в середине лета. Так, за целый месяц – наиболее важный месяц – с 15 июня по 15 июля из крупнейшего тылового военного округа – Московского – в действующую армию было направлено лишь 725 офицеров и 27 947 солдат[323].

Даже если предположить, что прочие округа дали Юго-Западному фронту вдвое больше людей, то все равно в совокупности цифра пополнений за месяц составит около ста тысяч человек. Это не могло восполнить те потери, что понесли армии фронта в сражениях. Потому-то Ставка и была вынуждена отправлять на Юго-Западный фронт корпуса с других фронтов – насытить поредевшие полки дивизий Брусилова резервистами было пока невозможно. Тем более, что потенциальные дезертиры также исчислялись тысячами. Телеграмма главного начальника снабжений Юго-Западного фронта от 21 июля показывала, что с 22 мая на фронте зарегистрировано до 60 тыс. безвестно отсутствующих солдат. Многие из них – в бегах. Штаб требовал оповещать войска о решениях военно-полевых судов вплоть до расстрела, чтобы прекратить побеги[324].

Когда в конце июня Юго-Западному фронту, наконец-то, передали главный удар официально, в район Луцка пошли резервы Ставки Верховного командования, в том числе и гвардия в составе двух пехотных и одного кавалерийского корпусов. Но к этому времени противник успел и перекинуть резервы, и укрепиться в ковельском районе. Вот тут-то, возможно, и следовало переносить главный удар на львовское направление, сминая врага в маневренной войне, в которой русские могли реализовать и численное превосходство, и слабость австрийских вооруженных сил.

Но психология «позиционности» подчинила себе волю русских военачальников. Алексеев же еще не терял надежды на успех удара армий Западного фронта. Проще говоря, в Ставке все еще рассчитывали на широкомасштабную операцию усилиями двух фронтов, которая в итоге должна была стать стратегической. Для этого справедливо выбиралось ковельское направление, на котором фронты могли успешно взаимодействовать друг с другом по отбрасыванию противника на запад. Очевидно, что для производства стратегической операции требовалось прорвать неприятельский фронт у Ковеля, овладеть городом и железнодорожным узлом, после чего развивать наступление вглубь Белоруссии и русской Польши.

Однако для воплощения, в общем-то, верных намерений в жизнь нужны и соответствующие исполнители. Удар армий Западного фронта, начатый 19 июня, захлебнулся, и удар на Ковель был поручен только Юго-Западному фронту. Войска Западного фронта фактически не обязывались помочь соседу наступлением по всему фронту, дабы не только сковать вражеские резервы, но и произвести ряд частных прорывов, чтобы вынудить германцев «латать дыры», разбросав свои силы на широком пространстве. Успех предполагаемой стратегической операции теперь ставился в зависимость от усилий 8-й армии и гвардии по овладению Ковелем. Стоила ли игра свеч, если помнить, что немцы были очень сильны в обороне, русским не хватало техники, а сама местность в громадной степени способствовала усилиям обороняющейся стороны?

Оперативный успех на львовском направлении обещал куда больший успех даже теперь, по прошествии более месяца со дня начала наступления на востоке: «Теперь, когда Западному фронту отводилась второстепенная роль, направление на Ковель сразу теряло всякую стратегическую ценность. Переменив идею плана кампании, генерал Алексеев оставил прежние формы. Благодаря этой чудовищной аберрации, Ковель, бывший для Брусилова лишь средством, стал для Алексеева самоцелью»[325].

Русская Ставка выбрала «журавля в небе». В принципе такое решение было верным (напомним, что к наступлению севернее Полесья подталкивали и союзники), но подбор исполнителей в лице командования Западного фронта был столь неудачным, что вероятность успеха сводилась к минимальной величине. Представляется, что русскому Верховному Главнокомандованию с точки зрения обще- и внутриполитической обстановки надо было выбрать «синицу в руке». То есть действовать только на Юго-Западном фронте и в направлении на Львов. Поражение Австро-Венгрии, так или иначе, приближало окончательную победу в войне, зато эта победа кампании 1916 г. давала верховной власти Российской империи мощный ресурс доверия перед нацией и общественностью.

Интересно, что в это время главкоюз задумывался об организации управления освобожденной территорией. Накануне готовящейся атаки он решил сделать начальника штаба 8-й армии С. А. Сухомлина, с которым ранее сам проработал много месяцев (28 июля 1915 г. Брусилов писал жене: «Я очень доволен Сухомлиным, свой человек, большой работник и верный, симпатичный»[326]), генерал-губернатором Галиции, о чем в письме 1 июля запросил командарма-8[327].

Разумеется, А. М. Каледин отказал – кто же будет лишаться первого помощника в разгар наступления, хотя