Государь Федор Иванович - Дмитрий Михайлович Володихин

«Государь царь и великий князь Федор Иванович бояр и воевод жаловал своим большим царским жалованием: больших бояр и воевод — князя Федора [Мстиславского] и Бориса, и Степана, и Ивана Годуновых — вотчинами большими, а иных воевод — кубками и шубами, и иным своим жалованием»[376]. Именно тогда Борису Федоровичу достался почетнейший в Московском государстве титул царского «слуги», равнозначного титулу «служилый князь»[377]. Ему же государь пожаловал «златокованную цепь» со своей шеи, золотой сосуд, захваченный в ставке Мамая после Куликовской битвы, шубу с царского плеча[378]. Правительство пыталось создать в мнении народном ассоциацию между Борисом Годуновым и Дмитрием Донским. И в официальных документах стычки под гуляй-городом и диверсия отряда В. Янова превратились в полномасштабное сражение между московской ратью и войском Казы-Гирея.

Но слава удачливых военачальников не пошла впрок Годуновым. По Московской державе ползли жутковатые слухи, будто сам Борис Федорович призвал крымских татар на Русь, дабы отвлечь людей от размышлений о смерти царевича Дмитрия Углицкого. Особенно сердились на Б. Ф. Годунова на южной «украйне» России, т. е. в землях, более всего пострадавших от крымского нашествия. Ведь их фактически оставили без защиты! Из Алексина прибыл «сын боярский»[379] Иван Подгородецкий, сообщивший, что один из его крестьян оговорил Годунова: «Приведоша царя крымского под Москву Борис Годунов, бояся от земли про убойство царевича Дмитрея». Тогда и странный отход татар от Москвы после ночной канонады получал совсем другое объяснение… Все начинало выглядеть не как новая боевая слава русской армии, а как злодейство, обряженное в воинский доспех. Конечно же, правды тут не было никакой: за несколько недель, прошедших после инцидента в Угличе, вытащить самого крымского хана, быстренько составить ему коалицию из ногайцев и турок, подвергнуть смертельной опасности Москву, самого царя, на благосклонности которого только и держалась власть Годуновых, — все это невозможное, немыслимое дело. Притом не только с точки зрения здравого смысла, но и с точки зрения технической исполнимости. Но… после умертвления Шуйских, после сведения с кафедры митрополита Дионисия любая пакость легко липла к одеждам Бориса Федоровича. Один раз был злодеем, отчего же вновь и вновь не совершать ему зло? Даже прямые и очевидные заслуги не помогали в этих обстоятельствах от черной молвы.

Болтливого крестьянина взяли под арест, пытали. Он оклеветал под пыткой многих людей. В результате начался масштабный сыск: «Многих людей переимаху и пытаху и кровь неповинную пролияху, не токмо в одном граде, но и во всей украйне; и множество людей с пыток помроша, а иных казняху и языки резаху, а инии по темницам умираху. И оттово многие места запустеша»[380]. Так большой ратный успех получил кровавый шлейф пыток и казней.

Что же происходило летом 1591-го с государем Федором Ивановичем? Какую роль он сыграл в событиях московской обороны?

На первый взгляд, царь явился лишь безучастным свидетелем великого вооруженного противостояния.

Исаак Масса сообщает о нем: «великий князь Федор Иванович видел все это[381] из своего дворца, расположенного посреди Москвы, на высокой горе у реки Москвы, и горько плакал, говоря: „Сколько крови проливает за меня народ. О, если бы я мог за него умереть“»[382]. Пискаревский летописец сообщает, что царь молился о спасении Москвы. Новый летописец уточняет: царь стоял на молитве день и ночь[383]. Так же пишет и патриарх Иов. По его свидетельству, царь вспомнил о чуде, дарованном от Бога через икону Богородицы его предку, великому князю Дмитрию Ивановичу, на поле Куликовом, где русские полки разбили Мамая. Федор Иванович приказал устроить «соборное моление» Богородице и крестный ход с Ее чудотворной иконой; он сам долго молился перед образом, призывая Пречистую заступиться за город «и всю страну християнскую». Как только крестный ход завершился, государь дал распоряжение отнести святыни к гуляй-городу, туда, где располагался в походном шатре храм преподобного Сергия Радонежского. В день битвы царь вновь молился и «укреплял» своих приближенных, говоря им, что бояться Казы-Гирея им не стоит, поскольку заступничеством Богородицы и святых чудотворцев хан отступит со стыдом и срамом[384]. Новый летописец прямо сообщает о чуде, совершенном тогда монархом. Когда царь наблюдал из окна за своими ратниками и крымцами, бившимися вдали, за его спиной встал боярин и дворецкий Г. В. Годунов. Не выдержав напряжения, Григорий Васильевич расплакался. Утешая его, Федор Иванович молвил: «Не бойся: сее же нощи поганые побегут и завтра тех поганых не будет»[385]. Это доброе пророчество Годунов сейчас же разнес «многим людем».

Изображение царя Федора Иоанновича на Царь-пушке в Москве. Литография. XIX в.

Таким образом, Федор Иванович, отпуская воевод на битву и не вмешиваясь в их распоряжения, в то же время напряженно искал защиты сил небесных для своей страны и своей столицы. Он вел духовную брань, вымаливая заступничество для грешного своего народа. И христианин не заметит ничего странного или тем паче невозможного в том, что царь-молитвенник уверенно предсказал поражение иноверного войска. Вера его приближенных в добрый исход вооруженной борьбы упрочилась, ведь они видели в словах Федора Ивановича ободрительное откровение Высшего Судии. Между тем для малой горсти войск, собранных под Москвой, любое известие, укреплявшее духовную стойкость, имело важнейшее значение.

Подданные Федора Ивановича заметили и кое-что иное. Царь, помимо нескольких месяцев нарвского похода, не имел военного опыта. Он не мог возложить на себя бремя руководства оборонительными действиями. Но он и не оставил их. А ведь так бывало не раз: и Дмитрий Донской, и Иван Грозный, бывало, уезжали из Москвы, если ей угрожал татарский погром. Но когда государь оставался на месте, проявив тем самым отвагу, он самим фактом своего присутствия воодушевлял армию. Федор Иванович осмелился быть рядом со своим народом перед лицом смертельной опасности. Этого не забыли, и через много лет его добрым словом помянет летописец: «Великий государь царь Федор Иванович всея Русии советует с отцем своим и богомольцем Иевом патриархом и з бояры, и з дворяны, как стояти против царя[386]. А прежния великия князи бегали с Москвы на Белоозеро. А благочестивый государь царь, не хотя того сотворити, надеясь на Бога и на Пречистую Богородицу, и на свою праведную молитву, посылает во все полки за берег и на берег, а веля воеводам итити… к Москве»[387].

Вслед за победой над Казы-Гиреем происходит событие как минимум столь же важное для русской истории. В особенности для истории Москвы. По воле Федора Ивановича создается монастырь, который в