Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

насмешливо-серьезный жаргон. К примеру, немецкий шестиствольный миномет они стали называть «дурилой», пикирующие бомбардировщики с их сиренами – «скрипачами» или «музыкантами», различные гранаты, которыми пользовались, – «колбасками» и «ананасами».

Удивительно, но такой жаргон использовался даже при отдаче приказов. Шифровка радиосообщений была делом трудным и обременительным, к тому же многие радисты не имели надлежащей подготовки, поэтому командиры полков и дивизий теперь обозначали себя, называя породу дерева, из которого были сделаны двери в их блиндажах, и действия против врага выражали обещаниями оказать ему русское гостеприимство.

11 ноября 1942 года заместитель командира 45-й дивизии Баканов предупреждал командира полка Серкова о предстоящей немецкой атаке на заводе «Красный Октябрь: «Клен, Клен, это Дуб, Дуб. Фон Шверин [командир немецкой 79-й дивизии] хочет попить из реки. Пожалуйста, позаботься о гостях». Серков отвечал: «Не беспокойся, Дуб, я позабочусь о них. Но им лучше бы не думать о волжской воде. Она крайне холодна в эти дни, у них может заболеть горло».

«Как бы много трудностей у нас ни было, – говорит Мережко, – и, несмотря на то что к концу октября мы оказались в по-настоящему отчаянной ситуации, подобный распространявшийся среди всех юмор позволял на многое смотреть по-иному. Он возвращал человечность в Сталинград и объединял нашу армию».

Ритуалы

Ритуалы стали частью образа жизни 62-й армии. Самым важным среди них была клятва не отдать врагу Сталинград с сопутствовавшим ей упрямым лозунгом «За Волгой для нас земли нет!». С 17 октября 1942 года бойцы, прибывавшие в Сталинград, произносили ее, достигнув узкой полоски земли, удерживаемой защитниками города: «Немцы разрушили улицы и уничтожили заводы Сталинграда, но Сталинград остался неприступным. Его сожженные дома, его руины, каждый его камень святы для нас. Мы клянемся, что до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге. Мы клянемся, что не посрамим славы русского оружия, будем биться до последней возможности».

Эти слова вошли в «Клятву защитников Сталинграда», обращенную к Сталину на годовщину Октябрьской революции 7 ноября 1942 года: «Мы пишем Вам в разгар великой битвы среди грохота несмолкающей канонады, рева авиации и красного зарева пожаров. Отсюда, с крутых берегов Волги, великой русской реки, мы пишем Вам, чтобы сказать, что наш дух сильнее, чем когда-либо, что наша воля крепка, как сталь, и что наши руки не устали бить врага. Мы решили стоять твердо, стоять до последнего бойца у стен Сталинграда».

Александр Ракицкий вспоминает, как появилась «Клятва защитников Сталинграда»: «На крупном собрании армейского совета в начале ноября мы давали клятву защищать Сталинград. И наши политработники набросали ее слова. Она была напечатана и передана Чуйкову, чтобы он подписал ее первый как командующий армией. Мы планировали передать ее по кругу всему армейскому совету, а затем и ряду солдат, чтобы они подписались под ней перед тем, как послать ее Сталину. Но Чуйков отказался ставить первым свою подпись, он сказал без пафоса и лишних слов: «Жолудев должен подписать ее первым, а не я. Он держался твердо, когда я потерял надежду».

Однако к Чуйкову уже вернулась его вера в борьбу. «Его решимость защитить Сталинград или погибнуть распространялась среди защитников города. Каждый ощущал силу воли Чуйкова и твердость его окончательного решения сражаться до последнего», – рассказывает Мережко.

За этим скрывалось нечто большее, что уловил Илья Эренбург. Он писал: «В Сталинграде мы защищаем нашу мать Россию, мы защищаем нашу землю». Анатолий Козлов вспоминает, что клятва защищать город «сопровождалась проглатыванием частицы сталинградской земли. Совершая это, бойцы клялись исполнить свой долг при любых обстоятельствах, даже если ради этого придется отдать жизнь».

Данный ритуал породил множество других. «Они не насаждались комиссарами, а исходили от бойцов, – продолжает Козлов. – Наши солдаты создавали свои собственные ритуалы во время битвы».

Порою группа бойцов клялась над телом погибшего товарища отомстить немцам. Этот ритуал особенно много значил для защитников города, он порождал дух решительного вызова врагу. Василий Гроссман свидетельствовал: «Погибшие словно передали силу оставшимся в живых, и бывали такие минуты, когда десять активных штыков успешно держали оборону, занимаемую батальоном».

Именно так защищался Промышленный район. «Это кажется невероятным, что каждый продолжал противостоять врагу, – отмечает Мережко, – но когда дивизия, состоявшая из нескольких тысяч, сокращалась до пары сотен солдат, они удерживали позиции и за своих погибших друзей».

Мережко подчеркивает, что многие ритуалы выросли из солидарности, ощущаемой сослуживцами. «Вероятность выжить была крайне низка, – рассказывает он. – Ты мог мгновенно лишиться жизни. Мы жили только настоящим. Ты не знал, будешь ли жив или погибнешь через несколько минут».

Один из ритуалов был прозван «Дай сорок!». Он подразумевал необходимость делиться табаком. «Боеприпасы наряду с водкой были на втором месте по значимости для нас, – рассказывает Мережко. – Самым важным для нас был табак. Мы делали самокрутки из газетной бумаги, и поделиться с товарищем было для нас законом. Солдат мог попросить любого, кто курил, включая офицеров: «Дай сорок!» Это означало, что хозяин папиросы скуривал ее на шестьдесят процентов, а сорок процентов доставались попросившему. Получив остаток папиросы, ее обычно курили до самого конца, пока огонь не начинал обжигать рот».

Самый популярный ритуал назывался «Махнемся, не глядя!». «Ты мог подойти к любому, дотронуться до своего кармана и сказать: «Махнемся, не глядя». Ты имел право указать на любой карман человека, с которым менялся, – на его брюках, мундире или шинели. Обмены проходили между солдатами, а также между солдатами и офицерами. Тебе приходилось соглашаться на это. Могло оказаться, что тебе приходится обменивать свои часы, ты мог потерять свои деньги и получить за них сигаретный окурок, или, наоборот, можно было получить что-нибудь по-настоящему ценное, вроде пистолета».

Мережко добавляет: «Это напоминало детскую игру, но в этом было заложено огромное значение. Вещи, ценимые в обычной жизни, не имели своего подлинного значения в Сталинграде. Каждое мгновение вокруг нас взрывался снаряд или бомба. Наши жизни измерялись не днями и часами, а минутами и секундами. Поэтому никто не думал о том, что он «выигрывал» или «терял». Ты мог потерять всю зарплату и еще смеяться. Это был процесс, ценный сам по себе. Смерть была везде вокруг, но кое-что еще пробудилось к жизни. Мы были отброшены к самому краю Волги, но атмосфера, царившая среди нас, была непередаваемой».

Деревня на Волге

В конце октября 1942 года Красная Армия в Сталинграде занимала узкую полоску земли на расстоянии менее двухсот метров от Волги.

«Чтобы добраться до заводов «Баррикады» или «Красный