«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

к зданию городской думы, и милиция, регулярная и иррегулярная, проходила мимо нас парадом. Какой-то господин, приведший, должно быть, в восторг от этой невидали, обратился ко мне с наивным вопросом, видал ли я когда-нибудь такие полки? «О, разумеется, никогда не видал», – пришлось мне ответить. Но вот проходит довольно стройный батальон, которого янки, видно, сильно ждали: он состоит из миллионеров и капиталистов. После парада мы вошли в залу губернаторов, где публика проходила мимо нас, как бы знакомясь, и говорились спичи. Описывая этот прием, янки писали, что они так принимали только японских послов и принца Уэльского.

… Два раза я видел, как большие военные пароходы приводили на рейд призы, с поднятыми флагами южных штатов, под гордым флагом Союза.

Я о этом упоминаю не без цели. Чем глубже мы будем вникать в существо этой великой республики, чем мы больше будем давать воли нашему удивлению при виде этой огромной массы людей, живущих и дышащих одной идеей – идеей благодарного труда, – и чем глубже мы будем вглядываться в эту общественную жизнь, так роскошно установившуюся в столь, по-видимому, различных массах, тем досаднее становится видеть эту убийственную войну. Отчего судьбе неугодно было, чтобы это благородное знамя оставалось навсегда незапятнанным и мирно приобретало бы себе все больше и больше звезд в свой крыж[221]; отчего это «E pluribus Unum»[222] так безжалостно, так нерасчетливо обратилось в пустой звук; отчего корыстолюбие так неуместно встало поперек дороги одного из святейших и лучших желаний не только Соединенных Штатов, но и всего человечества – желания сделать осуществимыми те самые «liberte, egalite, fraternite»[223], которые так нелепо профанировали французы в своих революциях!.. Да, «под гордым флагом Союза», сказал я, потому что этому флагу есть чем гордиться…

Но вот еще несколько приключений на нью-йоркском рейде. 26 октября в одну из шлюпок корвета, посланную на берег, прибежал пожилой человек в одежде вольных американских матросов и, как от быстрой погони, вскочил в шлюпку; оказалось, что это был завербованный в пьяном виде в Сан-Франциско матрос с корвета «Рында». Увидев русские суда, он сбежал с судна, только что пришедшего в Нью-Йорк. Видно, янки не совсем соблюдают правила humanity[224] на своих коммерческих судах. Как должно было отлечь в груди этого несчастного существа, когда он сидел в шлюпке под защитой родного флага. И у нас на эскадре сбежало порядочно трудами разных жидов и поляков, занимавшихся поставкой солдат. У нас сбежало 6 человек, из них 3 музыканта, и теперь они вольные сыны великой республики, citizens of the Empire State. Тяжело им будет разочарование, но раскаиваться поздно.

На наших фрегатах давались вечера, на которые стекалось, конечно, много публики. Кто знал, что один из таких вечеров на «Александре Невском» наделает много шума. Приехала на него жена редактора «Herald», одного из важных органов нью-йоркской прессы, и ожидала, что, будучи такой важной птицей, на нее будет обращено исключительное внимание русских. Но этого не случилось, и на следующий день мы являемся в «Herald» – Barbarian’сами[225], с которыми не должна иметь ничего общего такая республика как United States^TO тут прикажете делать? Но янки мало обратили внимания на эту выходку.

В ответ на гостеприимство жителей Нью-Йорка мы сделали все, что могли – подписку в пользу госпиталей и сиротских домов. Но пора было уходить. Адмирал сел на «Ослябю», и эскадра вышла утром 15 ноября в океан для следования к Вашингтону.

(Армфельт Г. Корвет «Варяг», с. 19–31)

Глава 8

К броненосному флоту

Ф.Д. Нордман. Гибель 84-пушечного корабля «Лефорт»

Морская служба во все века была сопряжена со множеством опасностей. От ударов стихии не были застрахованы даже крупные парусные военные корабли, как показывает печальный пример гибели в водах седой Балтики линейного корабля «Лефорт».

Провидению было угодно заставить меня быть очевидцем самого страшного явления в море – мгновенной гибели одного из кораблей моего отряда от причины неразгаданной.

В несколько минут 84-пушечный линейный корабль, прекрасно державшийся в продолжение бурной, темной осенней ночи под защитой высокого, гористого остова, был буквально при рассвете дня поглощен морем. Ни единый вопль, несмотря на то что мы были в четырех кабельтовых у него под ветром, не дошел до нас, и кажется, что по сей момент нет никого в живых, кто мог бы объяснить нам причину этого события.

Зимовавшая в Ревеле эскадра, состоявшая из четырех линейных кораблей, получила повеление приготовиться к переходу в Кронштадт. Корабли были вооружены, снабжены на месяц провиантом и водой. Трюмы их были в том же порядке, в каком они окончили кампанию 1856 года.

9-го сентября [1857 года] задул от SSW тихий попутный ветер. Воспользовавшись попутным ветром, пошли мы в Кронштадт. В половине 9-го часа вечера прошли створы Гогландских маяков, ветер стал крепчать; ходу на лаге было 11 узлов. Между тем ветер беспрестанно изменялся: в половине 12-го перешел к W, в полночь дул от NW, а в 4 часа утра от N со шквалами и снегом. Делая небольшие галсы, нас сносило все более к югу, и когда рассвело, что было около 5 часов, курс наш вел несколько севернее острова Большого Тютерса. Мы шли правым галсом, за нами «Лефорт».

Не доходя до меридиана Тютерса миль около 5, должны были поворотить через фордевинд; занятые этим поворотом, казалось нам, что и «Лефорт» хотел поворотить, как налетевший сильный шквал повалил его на левый борт. Крен был ужасный, надо было ожидать, что мачты слетят. Корабль, так сказать, утвердился в этом положении, наклоняясь все более и более, и едва мы привели на левый галс, как «Лефорт» опрокинулся и на несколько мгновений его не стало. С благоговением сотворив крестное знамение, смотрели мы на место, где за несколько минут перед сим был корабль, как вдруг он всем правым бортом еще раз поднялся на волнении и вслед за этим исчез. Он погрузился на дно и с ним командир, 12 офицеров, 743 человек нижних чинов, 53 матросские жены и 17 детей.

После этого страшного события по причине все усиливающегося ветра закрепили мы фор-марсель и крюйсель, потом и грот-марсель, и решились на глубине 31 сажени стать на якорь, бросив два якоря и вытравив обе цепи. После 53-часовой якорной стоянки заштилело, и пришедшие пароходы прибуксировали нас в Кронштадт.

(Морской сборник, 1857, № 10, с. 183–189)

Приказ