Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

чтобы ты здесь работал. Но теперь знай, что тут – лестница. На вид она – парадная, вылизанная. Вылизывают ее все по очереди, и тебе придется”. – “Нет, Паша, я не смогу…” – “Сможешь, по крайней мере вид сделаешь. Я же смог, черт тебя дери! – Он вмиг сделался пунцовым, кровь закипела, но тут же взял себя в руки и продолжил так, будто вкладывал в меня каждое слово, по ложечке: – На этой лестнице у каждого есть ступенька. Кто-то стоит повыше, кто-то пониже. Если ты далеко вперед высунешься, тебе тут же укажут на твое место… Но ты по этому поводу, Олежка, не грусти. Посмотри, какой город цивилизованный (Паша, правда, сказал: “цивилизированный”), кресла синим бархатом обтянуты – где ты такое видел?.. Наконец, и я тут – в обиду не дам!” Он, как мог, меня успокоил, да я и не сильно огорчался. Понимал, что все сначала начинать. Зато теперь с Копеляном в одном театре, Стржельчиком…»

Итак, мечта исполнилась: Олег Иванович стал актером БДТ. Алла Романовна устроилась редактором на Ленфильм, жизнь стала входить в колею. Первой крупной работой на новой сцене стала роль Генриха IV. Репетиции ее начинались почти подпольно, дома у Борисова.

«Я тогда шок испытал, – вспоминал он. – Почему дома? Почему не в театре вместе со всеми? “Так велел Георгий Александрович! – сказал Аксенов, переступив порог моего дома. – Будем готовить тебя вместо Рецептера на роль принца. Володя с ролью не справляется. Я получил задание… Но только никто не должен знать, ни одна душа! Только твои домашние…” Пахло это дурно, но правила этой игры нужно было принять.

Мы репетировали месяца два. Они – в театре, мы – дома. Мне уже не терпелось выскочить на сцену, однако нужный момент долго не наступал. Я незаметно приходил в театр, когда репетиция уже начиналась, устраивался на балкончике. Повторял за Рецептером “свой” текст. Однажды меня засек любопытный Стржельчик, стал выведывать: “Что это ты здесь делаешь? Уже второй день ходишь!” Товстоногов тоже Аксенова втихаря допрашивал: “Ну, как там Борисов? Готов?” А Борисов как на дрожжах.

Наконец мой день настал. ГА. делал Рецептеру очередное замечание: “Услышав, что отец назначил вас командующим, вы потрясены и всю сцену живете этим. Жи-ве-те, понимаете, Володя? А вы никак не можете выпутаться из слов. Надо уметь играть то, что лежит за словами!” Володя Рецептер, видимо, чувствовал, что за его спиной что-то происходит (а может, знал? ведь это – театр, и любая “тайна” быстро становится явью! – достаточно хотя бы одному человеку что-то унюхать). Рецептер был раздражен этим замечанием шефа и сорвался: “Я не м-могу, Г-Георгий Александрович, к-когда вы мне изо дня в день… изо дня в день…” Это была последняя капля. Далее последовало, как в шахматной партии “на флажке”:

Товстоногов: Где Борисов?.. Я хотел бы знать… Юрий Ефимович, вы не могли бы мне сказать, где Борисов?..

Я (с балкона): Борисов здесь!

Товстоногов (поворачиваясь в зал): Где здесь? Почему вы где-то прячетесь?

Я: Я не прячусь!

Товстоногов: Вы можете это сыграть? Прямо сейчас выйти и сыграть?

Я: Могу, Георгий Александрович!

Товстоногов: Можете?.. Хм… Так идите играйте, чего ж вы ждете? Начинайте со сцены в трактире.

Когда я побежал на сцену, наткнулся на пристальный глаз Дины Шварц, направленный на меня из ложи. Сыграл “трактир”, а потом и весь первый акт. Поначалу тряслись руки, но Товстоногов вроде был доволен: и как я играл, и как они с Аксеновым придумали эту “партию”. Помню, был взбешен Копелян: “А зачем мы тут два месяца корячились? Почему ты мне ничего не сказал? Можно же было тебя сразу назначить…” И вправду – может, можно было сразу?..»

Роль Генриха оставалась главной в репертуаре Борисова, хотя в дальнейшем пришли и другие значительные работы: председатель сельсовета Кистерев из «Трех мешков сорной пшеницы» по Владимиру Тендрякову, Григорий Мелехов в «Тихом Доне», Закладчик в «Кроткой»… На «Три мешка…» близкий друг Борисова, тренер киевского «Динамо» Валерий Лобановский, привел однажды всю команду, считая, что футболисты должны увидеть правду о том, что пережила страна совсем недавно.

Для роли Мелехова Товстоногову не нужен был эталонный Григорий, копия Петра Глебова, но нужен «крестьянский Гамлет», олицетворенная трагедия расколотого народа, надвое разорванная душа… Психофизика Борисова была такова, что всю глубину трагедии он мог сыграть одним выражением глаз.

«Разве можно забыть глаза Олега Борисова в “Тихом Доне”, где я играла его нелюбимую жену Наталью? – вспоминает Лариса Малеванная. – В сюжете романа есть момент, когда не верящий больше ни в белых, ни в красных Григорий Мелехов уходит к бандитам, чтобы спасти свою жизнь от преследования. “Наташка!”– коротко звал он, и я выбегала на деревянный помост. Несколько секунд мы смотрели молча друг другу в лицо, но глаза Олега кричали! Между нами натягивались невидимые провода, по которым я передавала ему свою безутешную любовь, а он кричал о своей вине, своем отчаянии, о предчувствии беды. Потом были слова прощания, но все главное уже было сыграно до этих слов. Олег был закрытым человеком, никогда никого не поучал, на репетициях всегда требовал от себя больше, чем от других. Многому я научилась у Олега Борисова. Мне очень нравился этот загадочный человек и виртуозный мастер своего дела».

«Кроткая» в постановке Льва Додина стала истинным подарком Товстоногова Олегу Ивановичу после того, как тому на два года запретили сниматься в кино за отказ играть окарикатуренного Достоевского в фильме Александра Зархи, который к тому же требовал от актера плюнуть в икону. Роль Закладчика стала бенефисом Борисова и вызвала всеобщий восторг. «Я играл время, как бы вывернутое наизнанку, заглядывал в такие закоулки… куда, считалось, вообще не нужно смотреть…» – говорил сам актер.

Режиссер Питер Брук, посмотрев спектакль, сказал, что Борисов «олицетворяет то необыкновенную широту, то сжимается до размеров паука, и все это у него на глазах – как пружина».

Оформитель спектакля, Эдуард Кочергин, рассказывал о выступлении Олега Ивановича в Ленинградском университете:

«В ту пору, слава Богу, он был единственным в городе, куда нас с Додиным пригласили после премьеры спектакля “Кроткая”. Зал был битком набит студентами, аспирантами, преподавателями разных факультетов. Естественно, в таком месте вопросы были достаточно разные. Более всего студенты обращались к Олегу Ивановичу. После того как он наизусть процитировал часть знаменитой юбилейной речи Федора Михайловича Достоевского о Пушкине, зал устроил ему фантастическую овацию. Все поняли, что перед ними не просто грандиозный актер, но и высокообразованный человек».

Это не было преувеличением. Олег Борисов обладал огромной уникальной библиотекой, в которой было даже первое посмертное собрание сочинений