Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович

Каганович высказался за новые беспощадные чистки не только в Наркомате путей сообщения, который возглавлял, но и, говоря языком его ведомства, «далее везде».

После февральского-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) репрессии приобрели массовый характер и получили государственный размах. Они стали сутью эпохи, а 1937 – зловещим символом советской истории.

«Мы виноваты в том, что пересолили»

Роль Кагановича в репрессиях 1930-х годов нередко преувеличивается. Например, Николай Байбаков приписывал ему создание «троек», хотя это не так. Республиканские, краевые и областные «тройки» были учреждены 30 июля 1937 года оперативным приказом № 00447 наркома внутренних дел Н.И. Ежова. А если быть точным, «тройки» начали создаваться вскоре после прихода большевиков к власти, особенно широко применялись в период коллективизации и ко времени Большого террора были уже привычным институтом. В «тройку» предписывалось включать руководителя управления НКВД СССР по республике (краю, области), секретаря рескома (крайкома, обкома) ВКП(б), прокурора республики (края, области). Они имели право приговаривать арестованных лиц к расстрелу, а также к заключению в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет. Решения выносились заочно – по материалам дел, представленных органами НКВД, а в некоторых случаях при отсутствии каких-либо материалов – просто по спискам арестованных. Решение «тройки» обжалованию не подлежало.

Телеграмма Л.М. Кагановича Н.Ф. Барышенкову по поводу разрешения использовать кадры посещения Кагановичем Беломорканала и Петергофского дворца в журнале кинохроники 12 июля 1936  [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 316. Л. 159–160]

Видно, Байбаков до того ненавидел Кагановича, что вменял ему даже то, к чему тот не был причастен, – создание «троек». Однако Байбакову, не один год служившему под началом «железного Лазаря» и имевшему с ним ежедневный контакт, можно, наверное, верить вот в чем:

«На совести самого Кагановича гибель тысяч руководящих работников, членов ЦК партии, крупных ученых, талантливых инженеров. Он, наводя порядок, требовал списки „виновных“, а иные списки и сам составлял, размашисто ставя под ними подпись. Он многие годы общался и работал с ними вместе, как говорится, знал в лицо, и тем не менее спокойно и безжалостно обрекал их одним росчерком пера на смерть. Н. Дудоров, при встрече со мной, вспоминая годы своей работы секретарем парткома Наркомтяжпрома, рассказывал, как Каганович дважды – весной и осенью 1938 года наезжал в Донбасс с любезно прикомандированным к нему Берией работниками НКВД. И начиналась поистине адская работа по уничтожению кадров. Там шли повальные аресты руководителей предприятий, комбинатов, угольных шахт. А вернувшись в Москву, Каганович любил хвастаться на совещаниях и заседаниях коллегии наркомата тем, как быстро разобрался и убрал сразу „два слоя“ якобы орудующих в Донбассе вредителей, „врагов народа“. Лицо его при этом самодовольно лоснилось, и он продолжал зорко и цепко оглядывать всех, запоминая реакцию каждого.

Арест множества специалистов и руководителей не мог не сказаться на работе индустрии и шахт Донбасса. В парторганизацию наркомата стало поступать все больше и больше жалоб и тревожных сигналов от местных парторганизаций: многие участки производства оказались оголены, стала снижаться производительность труда, люди нервничали. А когда Дудоров поставил в известность о том Кагановича, тот заорал, нервно затопал ногами:

– Да это же форменная контрреволюция!

И теперь уже сам Дудоров оказался под подозрением. И не избежать бы ему ареста, если бы за него дружно не вступились член парткома В.М. Клементьев, заместитель наркома М.Г. Первухин и Л.А. Соснин. На резкий вопрос Кагановича: „Скажите, Дудоров – честный человек или враг нашей партии?“ они дали ответ: „Честный“. И тем спасли его, секретаря парткома. <…> Каганович все же настоял, чтобы Комиссия партконтроля занялась Дудоровым, авось какие-нибудь грешки найдутся. Емельян Ярославский, руководивший этой проверкой, доложил Комиссии и парткому Наркомтяжпрома, что „к его секретарю товарищу Дудорову никаких претензий нет“».

В 1990 году стали известны сенсационные материалы, перепечатанные «Советской культурой» из итальянской газеты «Республика». Будто бы однажды некий человек втерся в доверие к Кагановичу (тот обычно захлопывал двери перед журналистами, вознаградил за внимание к своей персоне только писателя Феликса Чуева) и стал гостем «железного Лазаря». И вот якобы этот гость стал, как бы ненароком, задавать Кагановичу вопросы, интересующие итальянскую газету, а ответы скрытно записывал на диктофон. И в этих ответах будто бы промелькнуло очень важное заявление. Суть этого заявления в том, что Каганович, направленный Сталиным на Урал, вскоре сообщил ему оттуда о якобы вскрытых фактах вредительства: плохо строят, срывают сроки выполнения первой пятилетки. И потребовал права наказывать виновных на месте. Сталин сдержанно ответил, что этого делать не надо. От Кагановича вновь пришла телеграмма, но уже «усиленная» подписью секретаря обкома партии. Только после этого Сталин дал согласие на особые полномочия Кагановича.

От своего интервью итальянской газете Каганович с возмущением отрекся. В «Советскую культуру», давшую перепечатку, направил письмо:

«Настоящим заявляю, что никогда никакого интервью или какого-либо другого материала никаким зарубежным средствам массовой информации я не давал. Это было не интервью, а живой, непринужденный разговор, не предназначенный для печати. Если бы я знал, что это пойдет в печать, я бы каждую из проблем развил более фундаментально и более глубоко, и уровень высказываний был бы более высок.

Письмо Л.М. Кагановича И.В. Сталину о необходимости ареста Д.С. Епанечникова Август 1937  [РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 229. Л. 131. Подлинник. Автограф Л.М. Кагановича]

12.10.1990. Л. Каганович».

Начиная с 1936 года подпись Кагановича есть в 189 списках, по которым были осуждены и расстреляны более 19 000 человек.

5 марта 1940 года Каганович вместе со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым поставил свою подпись под решением Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле в Катыни пленных польских офицеров, полицейских, пограничников, жандармов.

Вовлеченные в вакханалию чисток областные и районные вожди, не боясь «перегибов» (в ЭТУ сторону «перегнуть» было не страшно, а страшно – «не догнуть») состязались друг с другом в запросах на дополнительный «лимит» репрессий.

Строго секретно. Подлежит возврату в 48 час.

Шифровка

Иркутск. 26.IV 1938

Москва. ЦК ВКП(б). тов. Сталину

НКВД тов. Ежову

Ввиду значительной засоренности области право-троцкистскими <…> и кулацко-белогвардейскими элементами просим ЦК ВКП(б) разрешить дополнительный лимит по первой категории для Иркутской области 4 тысячи.

И.О. секретаря Иркутского обкома ВКП(б) Филиппов

Начальник НКВД по Иркутской области Малышев.

Все тогдашние советские начальники,