Странно и наоборот. Русская таинственная проза первой половины XIX века - Виталий Тимофеевич Бабенко

…вы, по хирографу, написанному нами на бычачьей шкуре… – Хирограф (от греч. cheir, рука, и grapho, пишу) – рукописный текст, в частности, расписка, вексель, письменное обязательство.

Князь Владимир Федорович Одоевский (1803/1804–1869) – писатель, философ, музыковед, музыкальный критик, член-учредитель Русского географического общества. Может быть, достаточно? Нет, не достаточно.

Наверное, все знают В.Ф. Одоевского как автора бессмертной сказки «Городок в табакерке». И хорошо, что знают. А вот о том, что у князя Одоевского огромное количество сочинений – как литературных, так и музыковедческих, – подозревают немногие. Между тем, мало подозревать или знать – хорошо бы эти сочинения читать. Проза Владимира Одоевского – реалистическая, фантастическая, странная, необыкновенная, пророческая – великолепна.

Подождите, я сказал «пророческая»? К чему бы это? А вот к чему. В своих фантастических произведениях – прежде всего в романе «4338 год» (1840) – В.Ф. Одоевский увидел в будущем многое: например, компьютер, электронные книги, телефон (возможно, что и мобильный) и даже клиповое сознание нашего, двадцать первого, века. Не верите? Вот всего лишь три отрывка:

«Изобретение книги, в которой посредством машины изменяются буквы в несколько книг».

«Машина для романов и для отечественной драмы».

«…Настанет время, когда книги будут писаться слогом телеграфических депешей; из этого обычая будут исключены разве только таблицы, карты и некоторые тезисы на листочках. Типографии будут употребляться лишь для газет и для визитных карточек; переписка заменится электрическим разговором; проживут еще романы, и то недолго – их заменит театр, учебные книги заменятся публичными лекциями. Новому труженику науки будет предстоять труд немалый: поутру облетать (тогда вместо извозчиков будут аэростаты) с десяток лекций, прочесть до 20 газет и столько же книжек, написать на лету десяток страниц и по-настоящему поспеть в театр; но главное дело будет: отучить ум от усталости, приучить его переходить мгновенно от одного предмета к другому; изощрить его так, чтобы самая сложная операция была ему с первой минуты легкою; будет приискана математическая формула для того, чтобы в огромной книге нападать именно на ту страницу, которая нужна, и быстро расчислить, сколько затем страниц можно пропустить без изъяна».

Как же это замечательно сказано: «…главное дело будет: отучить ум от усталости»!

В этом сборнике публикуется не фантастический рассказ, а сказка – одна из многих, тоже написанных Владимиром Одоевским.

Владимир Федорович Одоевский

Необойденный дом

Древнее сказание о калике

перехожей и о некоем старце

Посв. В.А. Жуковскому

Давным-давно, в те годы, которых и деды не запомнят, на заре ранней, утренней шла путем-дорогой калика перехожая; спешила она в Заринский монастырь на богомолье, родителей помянуть, чудотворным иконам поклониться. Недолог был путь – всего-то верст десять, да старушка-то уж не та, что бывало в молодые лета; идет, идет да приостановится: то дух занимает, то колени подгибаются. Вот слышит она, в монастыре звонят уж к заутрене.

– Ахти, – сказала она, – замешкалась я, окаянная; не поспеть мне к заутрене, хоть бы Бог привел часов-то не пропустить.

Смотрит – а к лесу идет тропинка прямо на монастырь. «Постой-ка, – подумала старушка, – дай Бог память; я, кажись, в молоды лета по той тропинке хаживала, ведь ею вдвое ближе, чем обходом идти». И старушка своротила в лес на хожалую тропинку. Так и обдало нашу калику смолистым запахом сосен, и силы ее подкрепились.

Красное солнышко на восходе играет по прогалинам, птицы очнулись и кормят детенышей, медвяная роса каплет с ветвей; старушка идет да идет; благовест ближе да ближе, а лес все гуще да гуще. Идет она час, идет и другой, а все не видать конца леса; вот и благовест перестал, и тени от деревьев сделались короче, – а все не может старушка выйти из леса; оглядывается: спереди тропинка, сзади тропинка, а кругом лишь темень лесная; ни жилья, ни былья, ни голоса человеческого; а у старушки уже ноги едва двигаются, и в горле пересохло; жажда томит, в глазах темнеет; но все идет она, едва шаг за шагом переступает; вдруг пахнуло на нее живым дымом, а вот невдалеке и лес проредел; старушка перекрестилась, закусила стебелек щавеля, и с того у калики словно силы прибавилось. Прошла с десяток шагов – перед ней поляна; посреди поляны дубовый дом с закрытыми ставнями, тесовые ворота на запоре, – и не видать ни души христианской; – у ворот скамеечка; калика присела и пригорюнилась. Вот залаяла в подворотню цепная собака, калитка отворилась, и вышел малой лет пятнадцати, подстрижен в кружок, в красной рубахе, ремнем подпоясан; он искоса посмотрел на старуху, отряхнул волоса, подпер боки руками и молвил:

– А кого тебе здесь надобно, старушонка?

– Ах, родимый; никого мне не надобно; шла я на богомолье в монастырь, да заблудилась и из сил выбилась; не дай умереть без покаяния, дай водицы испить.

Молодой малый поглядел в раздумье на старуху, еще раз встряхнул головой, вошел в калитку и через минуту возвратился; в одной руке нес он ковш с ячным [Ячный – то же, что ячневый, то есть ячменный.] квасом, в другой – краюху свежего хлеба с бузой [Буза – здесь: соль (каменная или горная).].

Старушка кваску прихлебнула, хлебцем закусила и стала как встрепанная.

– Спасибо тебе, добрый человек, – сказала она, – душеньку отвел. Бог тебя наградит, что старуху призрел.

– Ты, однако же, не долго здесь калякай, – промолвил малой в красной рубахе, – отдохнула и ступай своей дорогой; а то неравно хозяева наедут – несдобровать тебе, старушонка.

– Да кто же они такие, родимый?

– Да у нас здесь, бабушка, – отвечал малой, улыбаючись, – веселы люди живут; зелено вино пьют, в зернь [Зернь – азартная игра в кости; также название карточной игры.] играют, красных девок целуют, – людей режут.

– Ах, родимый, родимый! Никола тебе навстречу – как же ты с такими людьми живешь?

– Э, бабушка, не твое дело. Ступай отсюда, пока жива; говорят тебе, наедут сюда хозяева, увидят, что чужие очи наш притон обозрили, – не спустят тебе. И я-то уж так сжалился над тобой оттого, что покойницу бабушку напомнила, которая, бывало, меня молодого на руках носила да пряником кормила… Ну, ступай же… вот этой тропинкой прямо уткнешься на монастырь.

– Иду, иду, родимый, кто бы ты ни был, спасибо тебе… награди тебя Бог, вразуми тебя Господь.

И опять пошла старушка путем-дорогой, идет час, идет и другой. «Не успела к заутрене, – думает, – не