Легенды и мифы Невского проспекта - Наум Александрович Синдаловский

на своей могиле сделать лаконичную надпись: «Здесь лежит Суворов». Но на этот счет есть и другое предание. Перед смертью, утверждает оно, Суворов захотел увидеть поэта Гаврилу Романовича Державина. Смеясь, он спросил его: «Ну, какую же ты напишешь мне эпитафию?» – «По-моему, – отвечал поэт, сочинивший на своем веку не одну надгробную надпись, – слов много не нужно: “Здесь лежит Суворов”». – «Помилуй бог, как хорошо!» – в восторге ответил Александр Васильевич.

Других посмертных легенд о великом полководце мы не знаем. За исключением одной. Говорят, других таких полководцев на Руси никогда не было и нет. И появятся они, равные Суворову, только тогда, когда, не дай бог, «настанет великая беда и пролитая кровь станет по щиколотку коню». Тогда оживет дух Суворова. И появится новый полководец. И избавит Отечество от беды.

В конце XIX века, к 100-летию со дня смерти великого полководца, в Петербурге был создан комитет по организации музея Суворова. Деньги для музея, построенного в 1901–1904 годах вблизи проспекта, только что названного Суворовским, по проекту архитектора А.И. Гогена, были собраны по всенародной подписке на территории всей России. В историю общественной жизни страны этот сбор пожертвований вошел под названием «Суворовская складчина».

Вправо от Невского проспекта отходит короткая Полтавская улица. Эта улица, проложенная в конце 1820-х годов от Невского проспекта до Миргородской улицы, первоначально называлась Глухой. Затем ее продлили к Александровскому военному плацу вблизи Обводного канала и переименовали в Военную. С января 1858 года улица называется Полтавской, по украинскому городу Полтава.

В 1911–1914 годах в рамках подготовки к празднованию 300-летия Дома Романовых на Полтавской улице по проекту архитектора С.С. Кричинского строится комплекс так называемого Федоровского городка. Весь комплекс проектировался в модном тогда неорусском стиле. Центральный Федоровский собор напоминал белокаменные храмы Ярославля и Ростова Великого, а окружающие постройки должны были ассоциироваться с краснокирпичной архитектурой Московского Кремля. С Невского проспекта и сегодня можно увидеть сохранившуюся часть стены и въездные ворота, выложенные из красного неоштукатуренного кирпича. В народе ее называют «Кремлевской стеной», а часть Полтавской улицы в районе мемориального комплекса – «Кремлем».

В советское время Федоровский собор закрыли, его помещения использовались под молокозавод. В настоящее время собор полностью восстановлен и передан верующим.

Возвращаясь на Невский проспект, остановимся у дома № 139, в котором дважды – с 1907 по 1913 и с 1915 по 1941 год жил известный ленинградский композитор Василий Павлович Соловьев-Седой.

Подлинная фамилия народного артиста СССР, депутата Верховного Совета СССР нескольких созывов, лауреата Ленинской и Сталинской премий Соловьева-Седого – Соловьев. В детстве у него выгорали волосы настолько, что отец, да и мальчишки во дворе звали его «Седым». А когда он стал композитором, фамилия Соловьев ему вообще разонравилась. «Уж больно много было Соловьевых», – будто бы говорил он. И прибавил к фамилии свое детское прозвище. Правда, и это не спасло его от молвы. Одно время в Ленинграде была популярна эстрадная шутка Аркадия Райкина: «Соловьев, сами понимаете, Седой!» К слову сказать, Соловьев-Седой и сам отличался резкостью в словах. По этой причине он даже в Москву боялся переезжать: «Меня за язык в Москве посадят. Долго не продержусь».

Между тем Соловьев был подлинным любимцем партии и народа. Его называли мастером советской песни. Такие широко известные песни, как «Соловьи», «Вечер на рейде» и многие другие, стали подлинно народными. Особенно много произведений композитор посвятил своему любимому городу. Музыкальный образ Ленинграда невозможно представить без песенного творчества Соловьева-Седого. Даже его знаменитая песня «Подмосковные вечера», согласно легенде, первоначально была посвящена Ленинграду. Припев ее звучал так: «Если б знали вы, как мне дороги ленинградские вечера…» Просто одному высокому московскому чиновнику песня так понравилась, что тут же было велено заменить «ленинградские вечера» на «московские». Вариант «подмосковные», очевидно, был вынужденным. Песня была уже готова, и музыкальный ритм переделывать было поздно.

Впрочем, скорее всего, это не более чем красивая ленинградская легенда. На самом деле песня писалась для кинофильма «Спартакиада народов СССР», которая проходила в Москве, да и слова песни принадлежат московскому поэту Михаилу Матусовскому. Но если легенда все-таки права, то именно в этом проявился весь Соловьев-Седой. Он был верным и преданным сыном своего времени. Не зря его полные инициалы, так похожие по звучанию на известную партийную аббревиатуру, заменили композитору его собственное имя. Среди близких друзей его называли коротко и определенно: «ВПСС» – Василий Павлович Соловьев-Седой. Друзья его любили. Он был словоохотлив, любил посидеть за выпивкой. При встрече с друзьями его любимыми словами были: «Водки нет – разговора не будет». Рассказывают, как однажды на юге он за два дня спустил все, что взял на месяц отдыха. Денег хватило только на одно слово, чтобы дать телеграмму другу в Ленинград: «Еще». Понял ли друг и выслал ли ему деньги, фольклору не известно.

Надо сказать, что Василий Павлович был не прочь поиграть словами. Особенно если они услаждали его профессиональный слух музыкальными ассоциациями. В свое время в композиторской среде был популярен анекдот о встрече Соловьева-Седого с композитором Вано Мурадели. «Вано, – приветствовал его Василий Павлович, – ведь ты не композитор». – «Почему?» – удивился тот. – «У тебя все не так. Даже в фамилии. Смотри сам. Вместо “Ми” у тебя “Му”, вместо “Ре” – “Ра”, вместо “До” – “Де”, вместо “Ля” – “Ли”». Да и подпись Василия Павловича Соловьева-Седого, говорят, представляла собой графическое изображение музыкальной гаммы: ФаСиЛяСиДо, то есть ВаСиЛий СеДой.

2

Как известно, строительство Александро-Невского монастыря по различным причинам растянулось на весь XVIII век. Несомненной градостроительной удачей следует считать связь архитектурного пространства монастыря с собственно городом, включение его в городскую черту. С этим прекрасно справился архитектор Иван Егорович Старов. Он как бы продолжил перспективу Невского проспекта внутрь монастыря, создав замечательные ворота с надвратной церковью, ведущие в глубину монастырской территории, и площадь между монастырем и проспектом. Выход на эту площадь со стороны Невского проспекта Старов оформил двумя угловыми скромной архитектуры однотипными домами, как бы вводящими в круг архитектурных образов монастыря.

Новое пространство получило официальный статус и свое первое название: площадь Александро-Невской лавры. В 1891 году название было откорректировано, оно стало звучать несколько иначе: Александро-Невская площадь. Впрочем, сути это не меняло: площадь называлась по Александро-Невской лавре.

Волна переименований, обрушившаяся на городскую топонимику в первые годы советской власти, докатилась наконец и до этой, сравнительно удаленной от центра города площади. Видимо, большевиков не устраивала топонимическая связь площади с лаврой. В 1923 году ее переименовали. По принципу классового противопоставления она стала называться Красной, хотя вряд ли в