Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Виссер, который был уволен со своей должности, потому что был евреем[331], предостерегал Еврейский совет, чтобы тот не делал ничего из того, что требовали немцы. В ноябре 1941 года он написал письмо Дэвиду Коэну, в котором настаивал на том, что обязанностью Совета было не «умиротворять» оккупантов, а «вставлять им палки в колеса»{265}. Оккупационные власти запретили Лодевейку Виссеру заниматься какой-либо общественной деятельностью в еврейской общине. В 1942 году ему пригрозили депортацией в концентрационный лагерь, если он не прекратит ее. Через несколько дней после этого он скончался.

Между тем правительство Нидерландов в лице эмигрировавших в Лондон национальных лидеров не предприняло никаких действий по согласованию какой-либо позиции с еврейской общиной, от должностных лиц голландской гражданской администрации в Нидерландах также не поступало никаких инструкций.

Нацисты фактически отрезали еврейскую общину от государства, сделав всех 140 000 голландских евреев и около 20 000 немецких еврейских эмигрантов лицами без гражданства. Эта система общинной изоляции и принудительного самоуправления была далеко не единственной на территориях, оккупированных Третьим рейхом. Формирование небольшой группы еврейских лидеров для обеспечения контроля за еврейскими общинами стало методом работы нацистов на всех оккупированных территориях Восточной Европы начиная с 1939 года. Это наглядно продемонстрировано в изданной в 1972 году знаковой книге хранителя архива Научно-исследовательского института языка идиш Исайи Транка Judenrat{266}. Аналогичные западноевропейские представительские организации были созданы также во Франции, Бельгии и Нидерландах в 1941 году. Лорьен Вастенхаут обнаружила, что нацисты следовали здесь аналогичной схеме, с незначительными вариациями в зависимости от национальных особенностей каждой страны{267}.

Были ли назначены «администраторы гетто» в Варшаве и Лодзи или же директоры крупных национальных Советов в Париже и Брюсселе, в любом случае эти организации были вынуждены брать на себя ответственность за размещение, питание, информирование и контакты с достаточно многочисленным и все более маргинализируемым населением. Как выяснила Лорьен Вастенхаут, этим руководящим структурам часто приходилось незамедлительно реагировать на специальные немецкие предписания, практически не имея возможности самостоятельно планировать или же принимать продуманные решения{268}.

Шестилетнее расследование Исайи Транка в отношении таких руководящих структур показало, что Еврейские советы по всей Восточной Европе испробовали множество различных тактик, чтобы противостоять намерениям немцев по ликвидации евреев, предупредить или избежать их. Тем не менее очевидно, что Еврейские советы ежедневно, а иногда и ежечасно сталкивались с мучительными моральными дилеммами.

Полагая в самом начале войны, что у них имеется определенная власть, Еврейские советы в Восточной Европе обращались с петициями в поисках защиты от незначительных актов преследования, таких как произвольные аресты еврейских мужчин на улице, конфискация имущества, осквернение синагог и священных свитков, а также от правил, которые не позволяли еврейским ремесленникам приобретать сырье для своих изделий.

Эти петиции редко приводили к какому-либо результату, гораздо чаще срабатывал подкуп чиновников. «Из-за широко распространенной коррупции в немецком оккупационном аппарате взяточничество было одним из наиболее распространенных средств «смягчения сердец» нацистских бюрократов и их помощников из числа местного населения», – писал Исайя Транк{269}.

Когда позже начались «переселения» или «программы перемещения», Еврейские советы попытались выступить посредниками в освобождении депортированных путем их выкупа. В Ченстохове (Польша) в 1942 году «членами Еврейского совета [немцам] были переданы мешки с золотом, драгоценностями и бриллиантами. И все же обманутых, обреченных евреев посадили в вагоны для скота и отправили в Треблинку»{270}.

В Бендзине (Польша) в 1943 году «Еврейский совет передал гестапо десятки ящиков с серебряными подсвечниками, канделябрами, коробочками для специй, ханукальными лампами и другими ценностями. Три месяца спустя еврейское гетто в Бендзине было ликвидировано»{271}.

Как писал Исайя Транк, в конечном счете стало ясно, что такие действия Еврейских советов, основанные на представлении о том, что спасение все еще являлось реальной возможностью, служили лишь тщательно разработанной нацистской схеме ограбления еврейских общин.

Исайя Транк разъяснил, что в первые дни войны большинство Еврейских советов были убеждены, что немцы не станут убивать тех, кто оказался решающим фактором их успеха. Они часто пропагандировали трудоустройство на предприятиях немецкой промышленности как возможный способ спасения и отчаянно искали возможности такого трудоустройства для как можно большего числа евреев. А в таких городах, как Лодзь, Хелм, Скала и Замосць в Польше, Еврейские советы по собственной инициативе создавали «производительные гетто», чтобы обеспечить безопасность их жителей[332].

По словам Исайи Транка, как только национал-социалистический механизм геноцида был введен в действие, Еврейские советы столкнулись с «самой мучительной моральной проблемой, с которой только мог столкнуться представительный орган», понимая, что они не могут спасти всех{272}. Для многих выживших членов Еврейских советов эти решения стали на всю жизнь источником страданий.

Якобу Генсу, например, было приказано «сократить вдвое» население гетто в Ошмянах (Белоруссия), в котором в то время проживало около 4000 человек. Немцы не стали скрывать от него, что высланные евреи будут расстреляны. Якоб Генс проинформировал об этом Еврейский совет, который начал переговоры с нацистами, и ему удалось сократить это число до 406, отобрав только пожилых людей, которые «все равно должны были умереть зимой»{273}.

«Я не знаю, все ли поймут это решение и будут защищать его, – сказал Якоб Генс, – однако принцип был таким: «Спасай что можешь, не считаясь со своим собственным добрым именем или с тем, что тебе предстоит пережить».

Такие жестокие дилеммы вызывали у членов Еврейских советов мучительные моральные переживания. Некоторые из них покончили с собой под тяжестью своей вины. Тех, кто отказывался сотрудничать, часто убивали и заменяли более сговорчивыми.

Иногда лучшим вариантом оказывался призыв членов общины к бегству. Так, например, Еврейский совет в голландском городе Энсхеде рекомендовал местным евреям скрыться, что привело к более высоким показателям их выживания в этом регионе. По словам исследователя Дэна Мичмана, когда некоторые восточноевропейские Еврейские советы пытались организовать побег евреев в местные леса, на следующий же день немцы окружали эту местность и все евреи погибали. «Это была хорошая, бунтарская идея, но результат оказался катастрофичным».

Проанализировав результаты различных вариантов действий Еврейских советов, Исайя Транк пришел к выводу, что их решения в конечном счете «не оказали существенного влияния» на итоги выживания представителей еврейской общины{274}.

* * *

Тем не менее сразу же после войны Еврейские советы по всей Европе были обвинены в коллаборационизме. Несколько временных судебных органов, известных как Еврейские суды чести или просто Суды чести, были созданы сразу же в 1945 году в лагерях для перемещенных лиц в Германии и Италии, чтобы судить тех евреев, которые, по мнению общественности, сотрудничали с оккупационными властями. Среди тех, кого судили, были капо[333], лица, выполнявшие полицейские функции в еврейских гетто, и члены Еврейских советов. В целом было проведено более сорока судебных процессов.

В Польше члены Еврейских советов предстали перед так называемыми Народными судами – Sady Społeczne, созданными Центральным комитетом евреев, предоставляя этой категории лиц возможность «реабилитировать» себя{275}. Суды чести в Западной Европе, такие как jury d’honneur во Франции, которые судили лидеров Еврейского совета в период с 1944 по 1947 год, аналогичным образом пытались «восстановить внутреннюю сплоченность еврейской общины»{276}. Несмотря на эти усилия по примирению, как писал историк Леон Поляков в 1954 году, «на этих органах коллаборационизма лежал несмываемый позор». По словам польского историка Петра Врубеля, в послевоенный период такое мнение было широко распространено среди общественности{277}.

Ло де Йонг в 1977 году назвал вопрос о еврейском коллаборационизме, «без сомнения, самой трудной, запутанной и болезненной проблемой всей темы Холокоста»{278}. К 1997 году Петр Врубель пришел к следующему выводу: «Этот аспект Холокоста все еще далек от своего решения»{279}. Дэн Мичман, у которого взяли интервью в 2021 году, придерживался более мягкой точки зрения, заявив, что такая форма обвинения жертв была неизбежным следствием раскола, который оккупационные силы внесли в еврейское сообщество. Он, в частности, заявил: «Как часто бывает, ваш гнев и реакция на страдания обращены на того человека или те властные структуры,