Лев Каменев: «Я не согласен» - Анна Сергеевна Кочетова

о государстве”… Есть ряд замечаний и заметок. Формулировать…» (том XXIX, стр. 356). Работа, о которой говорит здесь Вл. Ильич, одна из важнейших его теоретических работ. Пусть сынишка перепишет записку и перечитывает ее, как я перечитываю, когда очень тяжело…

Я знаю, что у тебя ничего не было и что единственный ресурс, которым вы могли бы хоть первое время продержаться, – это деньги, которые осталось нам должно издательство. Но на мою просьбу к начальству переслать их тебе ответа я не получил.

Врага или того, кого считаешь врагом, можно или уничтожить, или изолировать. Это вопрос целесообразности, это справедливо, законно, понятно, это по-коммунистически, но под предлогом «изоляции», т. е. меры, вызываемой интересами политическими, лишать человека возможности помочь малолетним детям – это несправедливо, незаконно и противоречит всем принципам советского, пролетарского правосудия…

Чем же я занимаюсь? Во-первых, благодаря тебе у меня есть Ленин и Маркс. Перечитываю их: поговорить с гениальными стариками всегда приятно и полезно. Затем здесь есть разрозненные остатки какой-то уездной библиотеки, хлам, но среди ничего вдруг попадается кое-что интересное. Так как ты прислала мне Петрарку, а я нашел словарь, то занимаюсь немного и итальянским. Есть всякие учебники по математике, и я возобновил в памяти тригонометрию, логарифмы.

Думаю и о Юрике, но за него я спокойнее. Он, видимо, в Москве, значит, у кого-нибудь из знакомых Ольги Давидовны. Ему уже 14 лет, в этом возрасте человек слишком жаден к внешним впечатлениям, чтобы долго горевать. Лютик уже взрослый человек, в Алма-Ате ему дали, вероятно, какую-нибудь работу. Меня он, конечно, клянет за свалившуюся на него катастрофу…

Семейный архив В. Л. Глебова.

Печатается по: Известия. 1990. 22 марта.

Письмо Т. И. Глебовой из Бийска Л. Б. Каменеву в Верхнеуральск

12 ноября 1935 г.

12. XI.35 г.

Лева! Это, кажется, десятое письмо тебе. Но – первое, которое посылаю. На днях у меня был товарищ из НКВД, специально переправившийся в ледостав с баграми в лодке через реку, чтобы сказать, что ты тревожишься отсутствием писем. Поэтому я обязательно отошлю это письмо. Надеюсь, что в НКВД его не посчитают политическим преступлением с моей стороны.

Очень трудно писать. Нестерпимо ворошить открытые раны. Эти девять месяцев кажутся невероятным кошмаром.

Почему не отсылала писем? Основная причина все же ПОЛИТИЧЕСКАЯ.

Тебе известно, что после твоего ареста, до суда я отстаивала в руководящих советских и партийных органах твою безусловную непричастность – с возвращения из Минусинска – к какой бы то ни было политической, антипартийной связи с зиновьевцами. Я ручалась за твою невинность своей партийной жизнью и честью. Ты же на суде признал себя виновным. Я оказалась обманщицей перед партией, и она меня исключила «за потерю партийной бдительности и отстаивание невиновности и непричастности к контрреволюционной зиновьевской группе контрреволюционера Каменева»…

Потеря партии для меня действительно и буквально потеря всего близкого, дорогого, по-настоящему и единственно родного, моей единственной радости и опоры в жизни. Что же у меня теперь осталось, для чего жить?

И вот ты снова пишешь о «недоразумении». Лева, что же это за игра с моим сердцем?

Ты знаешь мою привязанность к тебе, знаешь мою принципиальность и прямолинейность. Можно сойти с ума от всего этого! Теперь я знаю, что виновата в том, что, слыша летом 32-го года хныканье Зиновьева и даже его контрреволюционную фразу о неправильности руководства колхозным движением, не поступила по-партийному, а выразила свое возмущение лишь тебе (и ты тогда к нему присоединился).

Моя жизнь, Лева, кончена.

Я понимаю, как тебе хочется знать о нашей жизни. Ничего радостного я тебе не скажу, кроме того, что Волик очень одаренный ребенок и что его все кругом любят, но это тебе известно. Впрочем, это не избавило его от тяжелых переживаний, особенно за четыре с половиной месяца нашей разлуки. Чужой хлеб горек! От переутомления, что ли, он почти ничего не ел и страдал беспрерывно кашлем и ежедневными рвотами. Иногда, когда он после всех моих усилий съедал что-нибудь и все тут же из него вылетало с ужасными мучениями, я принималась плакать, сидя на полу в луже рвоты… гложет его болезнь. Проклятая наследственность! Да и затрепали мы ребенка – не всякий взрослый бы выдержал.

Учительница говорит, что его бы нужно по развитию перевести во второй класс, в первом ему скучно.

Увлечение военными делами усилилось. Абиссинские дела прочитывает от доски до доски. Раскрашенные карты повесил над кроватью.

О тебе он очень грустит… Ложась спать, торжественно возглашает: «Покойной ночи всем трудящимся на свете и милой моей мамочке и милому папочке». Бабочка и цветы привели его в восторг.

Почему ты переведен в Верхне-Уральск? И кто твои сожители? Ты знаешь, Волька буквально затрясся и побледнел, когда на днях нашел в ящике игру «Рич-рач»: «Я выброшу ее, ведь ее подарил мне ненавистный человек». А он летом гораздо больше видел их, чем нас, и любил их! На случай, если бы тебя подловили снова на «дружеские чувства», заявляю тебе, что все это ложь и притворство, спекуляция на твоем добродушии и одиночестве.

Семейный архив В. Л. Глебова.

Печатается по: Известия. 1990. 22 марта.

Письмо Л. Б. Каменева из Верхнеуральска Т. И. Глебовой в Бийск

12 декабря 1935 г.

12. XII.35 г. № 21

Родные Таня и Волик!

…Маркса читаю VIII том. Поражаюсь сходству его позиции в 1848-м и Ленина – в 1905-м году. Много статей Маркса этого периода опубликованы только теперь. Тождество не только общей линии, но иногда и часто даже формулировок – поразительное. Если бы эти статьи были известны в 1900–1917 гг., как много помогли бы они нам в борьбе с меньшевиками!

Но интереснее, конечно, всего перечисленного та горячая похлебка, которая варится сейчас на международной арене. Я слежу за ней по «Правде» и «Известиям». Узел получается такой, что его уж не развязать никому, кроме рабочего класса, а развязывать он его будет по методу Александра Македонского. И меч в его руках – СССР. Тактика представляется мне великолепной. Не я, так ты и Волик увидите великие дела.

Семейный архив В. Л. Глебова.

Печатается по: Известия. 1990. 23 марта.

Письмо Л. Б. Каменева из Верхнеуральска Т. И. Глебовой в Бийск

24 декабря 1935 г.

24. XII.35 г. № 23

Родная Танечка! Вчера я, наконец, к великой радости получил твое большое первое письмо от 12.XI. Клянусь олимпийскими богами, никогда в голову не приходила мне мысль сравнивать тебя с Бавкидой. Из таких, как ты, выходили Марфы Посадницы, Морозовы, Елены Инсаровы, но никак не Бавкиды! Но ей-ей, это не свидетельствует о вырождении, если человек, взобравшись на крутую гору под дождем и ветром, вдруг скажет: «Эх, хорошо бы сейчас нам с Танюшкой сидеть в