Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров

напоминают предыдущие. Так, современный «турбокапитализм» в некоторых важных моментах вернулся к истокам: свел на нет профсоюзы, критически ослабил социальное законодательство, подорвал социальные связи, снял иммиграционные ограничения, выхолостил прогрессивное налогообложение. Такое «возвращение в детство» капитализма сопровождается возрождением в новой оболочке либеральных мифов, скрывающих суть этого общественного строя.

В высшей степени полезно вернуться к текстам Поланьи, чтобы понять, насколько далеки эти мифы от реальных процессов утверждения капитализма и его внутренней трансформации. Цивилизация XIX века, напоминает он, бесславно рухнула. Потерпели крушение все основные ее институты: система равновесия сил, международный золотой стандарт, саморегулирующийся рынок и либеральное государство. Идея саморегулирующегося рынка оказалась самой настоящей утопией: «подобный институт не мог бы просуществовать сколько-нибудь долго, не разрушив при этом человеческую и природную субстанцию общества». Общество, разумеется, сопротивлялось, что вносило дезорганизацию в работу свободного рынка. «Система равновесия сил уже не могла обеспечивать сохранения мира, коль скоро мировая экономика… потерпела полное банкротство». До тех пор не столько миролюбие великих держав, сколько международный финансовый капитал, заинтересованный в мировой торговле и инвестициях, предотвращал по-настоящему разрушительные войны. Однако уже около 1900 г. ввиду резкого обострения соперничества различных группировок международного финансового капитала начался распад мировой экономики. Он и стал причиной быстрого роста политической напряженности, в конце концов вылившейся в две мировые войны, похоронившие прежний порядок.

В итоге свободный рынок был вытеснен новыми формами экономической организации, он подвергся крупномасштабной государственной регуляции, на смену золотому стандарту пришли фиатные валюты, а «равновесие сил» уступило место разделу мира между США и СССР К моменту написания «Великой трансформации» новая модель еще не устоялась, шла борьба за то, какой она будет. Но прежняя модель уже пала, и это было закономерно, считает Поланьи, поскольку «первопричины катастрофы лежат в утопической попытке экономического либерализма создать саморегулирующуюся рыночную систему». Рыночную цивилизацию разрушили те самые механизмы, которые должны были обеспечивать рост материального благосостояния. Золотой стандарт лишил национальные правительства возможности легитимно защищать собственные рынки. Разрушительное воздействие рыночных сил пытались ограничить решениями центральных банков и таможенными тарифами. Протекционизм заставлял капиталистов искать политически незащищенные рынки, что привело к колониальному разделу мира между самыми сильными державами. Протекционизм же способствовал превращению конкурентных рынков в монопольные – как внутри, так и вовне национальных границ. Рынки земли, труда и денег все в меньшей степени оказывались свободными, и равновесие на них требовало поддержки уже не экономическими, а политическими методами. Итак, рынок съел сам себя.

В целом рыночная цивилизация XIX века, по мнению Поланьи, была слишком «экономической», чтобы выжить. Она представляла собой странное исключение из человеческой истории, в которой экономические мотивы всегда находились на втором или третьем месте по сравнению с социальными. Капитализм перевернул все с ног на голову, и люди, естественно, всегда пытались и будут пытаться поставить на его пути заслоны и преграды. Чем успешнее капитализм будет бороться против социальных институтов, защищающих людей от него, тем быстрее он уничтожит собственно человеческое общество. Чем сильнее будет сопротивление людей, тем сильнее будет подорвана свобода рынка, определяющая суть «свободного капитализма». В обоих случаях борьба людей против свободного рынка ведет к его краху и приближает создание новой, регулируемой модели, где рыночные силы оказываются подчинены другим императивам. Это совершенно не означает уничтожения индустриальной цивилизации, она будет только поставлена на службу человеку, тогда как утопический эксперимент либералов XIX века превратится всего лишь в ужасное воспоминание. «Рыночная система перестанет быть саморегулирующейся, даже в теории, ибо она уже не будет включать в себя труд, землю и деньги».

Поланьи видит несколько вариантов такой системы. Начнем с тоталитаризма, подчиняющего экономику абсолютной власти, избавленной от любых демократических ограничений. Это тоже способ лечения проблем свободного рынка, но такой, что от болезни ведет к смерти. Фашистская версия тоталитаризма, считал ученый, будущего не имеет, свою силу и влияние она получила ситуативно – благодаря стремлению униженной Версальским договором Германии воспользоваться моментом и восстановить свой статус великой державы. Гитлер пытался ускорить гибель старого мира, «рассчитывая получить фору перед конкурентами». Напротив, Советская Россия была искусственно изолирована Западом от мировой экономики и поэтому вынуждена искать свой автаркический вариант развития. Он оказался достаточно успешным, поскольку его строительство шло рука об руку с распадом системы «свободного рынка» и отнюдь не противоречило главному тренду общемирового развития. Здесь мы тоже видим всего лишь ситуативность. Наиболее же перспективен, с точки зрения автора, третий вариант – «социализм», под которым имеются в виду европейская социал-демократия, британский лейборизм и американский «Новый курс». Такой социализм есть «присущее индустриальной цивилизации стремление к выходу за рамки саморегулирующегося рынка путем целенаправленного подчинения его демократическому обществу». Именно он имеет наибольшие шансы загнать в бутылку капиталистического джинна, уничтожающего все вокруг своим духом абсолютного эгоизма, и стабилизировать мировое сообщество на новых – а на самом деле вполне традиционных и всегда присущих человеческому обществу, – началах.

Джованни Арриги

Долгий двадцатый век

Деньги, власть и истоки нашего времени

М. Территория будущего, 2006

Один из лидеров «мир-системной» школы в экономике и исторической социологии, выходец из семьи швейцарских банкиров и американский профессор Джованни Арриги посвятил свою главную работу истории эволюции мировой капиталистической системы. Он строит свой подход на сопоставлении «территориалистских» (имперских и государственных) и капиталистических логик власти, представляя историю человечества в последние семьсот лет как продукт их сотрудничества и противоборства. Кроме государственных и экономических элит в этой картине присутствуют и социальные низы, но их роль ученый очерчивает очень скупо. Главными игроками для него являются государства и экономико-финансовые клики (капиталистические классы).

В отличие от господства, основанного на принуждении, гегемония есть культурная сила, способная представить собственный интерес гегемона как общий интерес людей, их групп и целых стран. Гегемония в международных отношениях никогда не строилась только на голой силе, ибо никогда силы не было достаточно для подчинения всех – одному. Так, голландская гегемония в XVII веке сформировалась как инфраструктура, образец и инструмент противодействия более слабых европейских наций испанской короне, пытавшейся создать мировую империю. Вместо мира-империи получилась капиталистическая мир-экономика, руководимая и направляемая Голландией. Затем, по мере подъема новых крупных наций, прежде всего Франции и Британии, голландская гегемония ослабла и уступила место британской. Та в свою очередь стала возможной благодаря политике «фритредерского империализма».

Прямо подчиняя и захватывая колонии где только можно, Британия в то же время в одностороннем порядке открыла свой внутренний рынок для товаров со всего света. Благодаря этому она обрела инструмент для управления всей мировой экономикой. Этот инструмент в сочетании с политикой поддержки глобального баланса сил между державами