Введение в мифологию - Александра Леонидовна Баркова

былинах говорящие. Первое место по значимости и по прозрачности имени занимает князь Владимир. Берем это имя и переводим его с русского на русский. Владимир – «владеющий миром». Мир в данном случае – это не мироздание, а мир в уже забытом значении «общество». «Владеющий народом». Иными словами, мы получаем князя по имени Князь. После этого достаточно смешны потуги представителей исторической школы, которые пытаются выяснить, в какой былине отражен Владимир Святой, а в какой Владимир Мономах. Понятно, что былинный Владимир не имеет черт ни одного из реальных исторических князей. Что делает былинный Владимир? Пирует. Иногда ссорится с богатырями, в одной былине требует, чтобы ему добыли невесту. Всё. Он абсолютно статичен. Он лишен каких-либо индивидуальных характеристик. Это просто обобщенный образ князя, и зовут его подходящим образом. Мне могут возразить: всё-таки князья по имени Владимир у нас были, значит, какая-то связь или с Владимиром I Святым или с Владимиром Мономахом должна быть. По этому поводу можно сказать следующее. В эпос, безусловно, проникают исторические имена. Но как это технически происходит?

Можем взять пример из советской эпохи. Герой у нас должен быть змееборцем, змей безногий, змееборец должен иметь черты змея, то есть какую-то мифологическую маркированность ног, при этом змей – существо летучее, и, соответственно, змееборцу по максимуму хорошо бы было уметь летать. Здесь я вам напомню об индоевропейском корне *mr, означающим потусторонний мир, и, кстати, этот корень нам пригодится, когда пойдет речь об Илье Муромце. Итак, нам нужен змееборец с маркированными ногами, который сражается с летающим змеем, корень «mr», и кто хорошо помнит советскую литературу, тот понимает, к чему я клоню. Я клоню к «Повести о настоящем человеке». Заметим, что Алексей Маресьев – это лицо абсолютно историческое, паспорт, партбилет, квартира на Пушкинской площади. Это лицо никоим образом не вымышленное. И безногим летчиком он был взаправду. Но факты его биографии реального человека идеально наложились на мифологические клише. Плюс данному человеку очень крупно повезло с Борисом Полевым, который его встретил и о нем написал. В итоге Маресьев превратился в такого живого и вполне эпического героя. То есть любой эпический герой, безусловно, имеет некоего исторического прототипа, от которого берет в первую очередь имя, и происходит это при совпадении каких-либо элементов биографии.

Так, забегая вперед, мы добрались до Ильи Муромца, мощи которого, как вы знаете, находятся в Киево-Печерской лавре, причем вроде бы его исследовали, вроде бы даже рассчитали, что он действительно имел проблемы с ногами в молодости. Это нисколько не отрицает тот факт, что в образе Ильи Муромца, как он нам дан в былинах, главную роль играют мотивы универсальные, мотивы вполне мифологического происхождения, хотя реальный человек с этим именем вроде бы и был. То же самое касается и Владимира. Следующий герой – это Добрыня. Опять же, мы знаем, что у Владимира I Святого был дядя по имени Добрыня, который знаменит тем, что он огнем и мечом вводил в Новгороде сначала культ Перуна, а потом, наоборот, христианство. Какое отношение имеет былинный Добрыня, дипломат, образованный, юный, благородный к историческому дяде Владимира? Ну, примерно такое же, какое морская свинка имеет к морю и свиньям. Ничего больше общего там нет. Заметим, что имя Добрыня происходит от слова «добрый», что очевидно. Но что уже менее очевидно, не от современного слова «добрый», а от древнерусского. Какое значение в древнерусском языке имело слово «добрый»? «Добрый человек» – предположительно, человек с хорошим характером. О женщине, которая располнела, говорили раньше, а иногда и сейчас – «раздобрела», поскольку признаком женской красоты считалась полнота, так что «раздобревшая женщина» – «похорошевшая». В эпосе нам с завидной регулярностью встречается «добрый конь», но добрый конь – это отнюдь не лошадь с покладистым характером, это быстрый конь. И может встретиться выражение «добрый меч» – это тот меч, который разрубает всадника вместе с конем. Итак, «добрый» – это превосходный в своем роде. И заметим, что былинный Добрыня предстает перед нами идеальным богатырем, и, действительно, имени «добрый» он соответствует. А к историческому Добрыне, кроме того, что он его тезка, былинный Добрыня не имеет больше никакого отношения.

Микула Селянинович. Здесь интереснее. Потому что у Микулы его отчество прямо указывает на его связь с землей. И при этом его имя – это народная форма имени «Никола». И здесь, с большой осторожностью, мы имеем перенос образа, восходящего еще к языческому Велесу в былины. Почему это утверждается с очень большими оговорками? Потому что сам по себе перенос образа любого бога в эпос – это явление нехарактерное. Но здесь, поскольку в русском эпосе имена говорящие, здесь это может быть.

Дальше у нас Илья Муромец. О том, почему он Муромец, мы уже говорили. Заметьте, что он ни в коем случае не из Мурома, если мы берем текст, то там очень четко говорится «из того из города из Мурома, из того села да Карачарова». То есть он родом не из Мурома ни в коем случае. Но поскольку в имени главного героя корень «mr» весьма и весьма желателен, то он фиксируется в имени «Муромец». Что касается имени Илья. Здесь опять же с некоторой осторожностью можно предполагать связь этого имени с образом Ильи-пророка в народном православии, то есть того, кто подменяет собой языческого бога грозы. Может быть, здесь эта связь есть.

Кто у нас еще из героев с говорящими именами? Конечно, Святогор. Святогор – это вообще не имя, это прописка. Поскольку это персонаж, живущий в неких Святых горах, о которых очень скоро пойдет речь. И имя он носит просто в зависимости от того мира, в котором существует.

Наконец, у нас есть еще один герой с говорящим именем, герой былины, которая сейчас практически не известна никому, забыта довольно прочно. И даже в сборники былин для детей не входит. Этот герой Дюк. Понятно, что в переводе «Дюк» – это просто-напросто герцог. Знатный юноша по имени «знатный юноша».

Начнем мы с былины о Дюке. Потому что былина эта, во-первых, весьма своеобразна по сюжетике, и, во-вторых, что очень любопытно, она показывает нам удивительное сочетание черт чрезвычайно архаичных с чертами очень поздними. И вопрос о происхождении русского эпоса, о времени его сложения былина о Дюке ставит заново. Кроме того, забегая вперед, я хочу подчеркнуть, что сейчас мы увидим невероятно мощно представленную в ней архаику, которая никоим образом не свидетельствует о древности самой былины. Романы фэнтези пишутся сейчас, но это же не свидетельствует об их тысячелетней давности. То есть