"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

— Я вас понимаю, мистер Равински, но до катастрофы я тоже вел себя подобным образом. И что же теперь?

— Теперь мне все равно, застегнут на мне ремень или нет. К тому же, какая разница, вывалиться из расколовшегося самолета вместе с креслом или же без него?

— Ас чем связана ваша такая смелость? — кисло улыбнулся психиатр.

— В нашем самолете все были с пристегнутыми ремнями, но уцелели немногие.

— А вот если бы на них не были застегнуты ремни, то не уцелел бы никто, — резонно заметил мистер Равински, поглаживая блестящую застежку.

— Сомневаюсь, на мне ремень не был застегнут, я это хорошо помню.

— А на вашем друге? — осторожно спросил психиатр.

Мейсон даже не повернулся к нему, а продолжал смотреть в лучащийся солнечным светом иллюминатор.

— Ричард Гордон был такой же осмотрительный, как и вы, он даже не расстегивал ремня, когда погасло табло, но это его не спасло.

Психиатр с подозрением смотрел на Мейсона. Ему казалось, что тот издевается над ним, но лицо Мейсона было абсолютно серьезным и непроницаемым, лишь изредка немного презрительная улыбка искривляла его губы. Но это презрение не адресовывалось кому‑нибудь конкретно, это было презрение ко всему миру и в первую очередь, адресованное самому себе.

— Вы странный человек, мистер Кэпвелл, — заметил психиатр.

— Я был немного странным всегда, разве это предосудительно?

— Нет–нет, я не хотел вас обидеть.

— А я и не обиделся, — Мейсон пожал плечами. — Кстати, мистер Равински, вы не скажете мне, погибли ли пилоты самолета в той катастрофе?

— Погибли все до единого, — спокойно сказал психиатр, так, словно это могло беспокоить Мейсона.

— Жаль, — пробормотал он, — они, наверное, испугались первыми и делали все, чтобы спасти нас.

— Без сомнения, — вздохнул психиатр, — как видите, отчасти это им удалось, самолет, все‑таки, не рухнул, а по касательной столкнулся с землей. Он не дотянул до аэропорта всего лишь три мили, потому спасатели и пожарные смогли подъехать так быстро.

— Мистер Равински, вы думаете, это быстро?

— Не прошло и десяти минут, — возразил психиатр.

— Эти десять минут растянулись на вечность и много чего решили.

— Я вас понимаю, мистер Кэпвелл, но поверьте, раньше успеть было невозможно.

— Я и не говорю, что это возможно, но помощь, которая опаздывает — это уже не помощь.

— Вы имеете в виду меня? — спросил психиатр, — но я же не мог оказаться на месте катастрофы.

— Могли, — спокойно отозвался Мейсон, — если бы летели на том самом самолете вместе со мной.

— Нет–нет, что вы, — тут же запротестовал психиатр, — я, конечно, ценю ваш героизм, мужество, ценю то, как вы преспокойно бросались в дым, вытаскивали оттуда людей и выводили их из горящего самолета. Честно признаться, я на такое не способен.

— Я тоже думал, что не способен на такое, — чуть слышно проговорил Мейсон, — но когда попадаешь в подобные передряги, забываешь обо всем, словно кто‑то ведет тебя, указывает, что делать.

— Вы, наверное, очень верующий человек?

— Отнюдь, — возразил ему Мейсон, — я даже забыл, когда последний раз был в церкви.

И тут Мейсон вспомнил, когда он последний раз был в церкви. Он ездил тогда забирать из монастыря Мэри. Он вспомнил тяжесть четок в своих руках и вспомнил тот специфический запах, который присущ только церкви…

Мейсон втянул носом воздух, ему казалось, что салон самолета тоже пропитался запахом меда.

«Мед, воск, — принялся вспоминать Мейсон, — восковые свечи…».

И он обратился к психиатру с такой странной, на первый взгляд, фразой.

— Ответьте мне, мистер Равински, почему смерть пахнет медом?

— Это что, тест на сообразительность? — не сразу понял его психиатр.

Но Мейсон повторил свой вопрос.

— Почему смерть пахнет медом?

— А вы в этом уверены, мистер Кэпвелл?

— Абсолютно, я знаю это точно, я в этом смог убедиться.

— Наверное, в детстве вас ужалила пчела, и вы чуть не умерли, — предположил психиатр.

— Абсолютно логично с вашей точки зрения, но абсолютно неверно с моей.

— Тогда, может быть, вы сами, мистер Кэпвелл, откроете ваш секрет? — и психиатр пристально посмотрел на Мейсона.

— Охотно открою, хотя секрета здесь, в общем‑то, никакого нет: воск пахнет медом, свечи пахнут воском, а смерть пахнет свечами.

— Логично, — изумился психиатр, — но это больше напоминает какую‑то поэтическую метафору.

— Нет, это напоминает жизнь, — вздохнул Мейсон, — смерть и в самом деле, к сожалению, пахнет медом. Может быть, поэтому и говорят, что смерть сладка?

— Может быть, другие и говорят, но сам я такого никогда не утверждал. Хотя если верить вам, мистер Кэпвелл, то вы абсолютно правы, правда, это меня немного настораживает.

— Меня это тоже насторожило, — признался Мейсон и взял стакан сока из рук стюардессы.

Та поинтересовалась у мистера Равински, что он будет пить.

— Воды, минеральной воды, — попросил психиатр.

ГЛАВА 8

Как много значит цвет в архитектуре. Марк Лоуренс всегда говорит правду. Одиночество иногда приносит успокоение. Мейсон размышляет об алкоголе. Судьба написана на кофейной гуще.

В аэропорту, лишь только Мейсон Кэпвелл и Питер Равински выбрались из здания аэровокзала, к ним сразу же подошел невысокий коренастый человек в очках и темном строгом костюме.

— Мистер Кэпвелл, — довольно официально обратился он к Мейсону.

Тот удивленно посмотрел на абсолютно незнакомого ему человека.

— Я Марк Лоуренс, помощник покойного Ричарда Гордона, — представился он.

— Ах, да, конечно, я слышал о вас, — произнес Мейсон.

— Я приехал встретить вас и отвезти к вдове мистера Гордона.

Ничего не подозревающий Питер Равински спокойно шел рядом с Мейсоном, время от времени поглядывая на невысокого коренастого человека, который абсолютно не обращал на психиатра никакого внимания.

Наконец, когда трое мужчин подошли к машине, мистер Лоуренс усадил Мейсона на переднее сиденье, сам сел за руль.

Психиатр хотел открыть заднюю дверь, но та оказалась заперта. Марк Лоуренс ехидно улыбнулся, глядя через стекло на растерявшегося психиатра и тронул машину с места.

— По–моему, вы не очень‑то любезно поступили, мистер Лоуренс, — заметил Мейсон.

— Но у меня к вам очень серьезный разговор, мы обязательно должны переговорить с глазу на глаз. Кто