Космос. Иллюстрированная история астрономии и космологии - Джон Норт

писателем Боккаччо. Так уж получилось, что к появлению Альфонсовых таблиц причастны трое итальянских ученых, а именно – Иоанн Мессинский, Иоанн Кремонский и Эгидио де Тебальди из Пармы. Привлечение итальянцев не было чем-то необычным, поскольку до 1275 г. Альфонсо считал себя кандидатом на трон императора Священной Римской империи и регулярно обменивался посольскими миссиями с итальянскими государствами.

Высказывая предположение, что таблицы привезли в Париж из Испании, мы не можем указать на то, как конкретно это произошло. Существует несколько вероятных сценариев развития событий. Как сообщает нам Иоанн де Мурис, ему был известен некто, знавший об этих таблицах, но предпочитавший не распространяться об этом знании. Это наталкивает на мысль о некоем его знакомом, прошедшем обучение в Испании. Некий парижский ученый 1340‐х гг. упоминает о существовании испанской версии книги Альфонсо о неподвижных звездах, «взятой из королевской библиотеки». Кроме того, автор говорит, будто он видел глобус, изготовленный для Альфонсо, с точно размеченными положениями звезд. Остается невыясненным, было ли это увидено непосредственно в Испании или уже после того, как эти вещи привезли в Париж. Вполне вероятно, что когда-нибудь мы отыщем документы, которые позволят заполнить данный пробел в нашем знании протяженностью в пятьдесят лет и восстановить точный маршрут передачи указанной информации.

Иоанн де Мурис продемонстрировал незаурядное упорство и весьма неплохие навыки извлечения из доставшегося ему материала нескольких новых параметров. Для этого ему пришлось произвести нетривиальные расчеты, и можно усмотреть определенный смысл в том, что он столкнулся с необходимостью обратиться к одному из своих друзей за шестидесятеричной таблицей умножения ровно в тот год, когда было написано его «Толкование». Он никогда не утверждал, будто создал нечто оригинальное, однако справедливо полагал: произведенные им расчеты корректны, поскольку таблицы хорошо согласовывались с проведенными им самим наблюдениями. Его уверенность в Кастильских таблицах с очевидностью следует из тона его письма. Не вызывает сомнений, что максимальное значение уравнения для Солнца (2;10°) рассчитано именно по Испанским таблицам. Гораздо сложнее было получить планетные параметры для Парижа, однако их, несомненно, вывели из того же источника. Наиболее сложная часть работы связана с Альфонсовой теорией прецессии. Если коротко, то она включала в себя два движения – равномерное (вековое), как его определили Гиппарх и его наиболее ранние последователи, и долговременное осциллирующее движение в стиле теории восхождения и нисхождения, ошибочно приписываемой Сабиту ибн Корре. Равномерная компонента Альфонсовой прецессии совершалась со скоростью 360° за 49 000 юлианских лет. Здесь, действительно, была использована не самая удачная идея, поскольку движение звезд ставилось в зависимость от произвольного выбора того, сколько дней должно быть в одном календарном году. (Мы совершаем произвольный выбор, утверждая, будто год состоит из 3651/4 дня; к тому времени никто не мог поручиться за точность этого значения. Тропический год, как полагали астрономы, примерно на 10;44 минуты короче, чем 3651/4 дня. За 49 000 лет набегала разница в 365,23 дня, что являлось неизбежным следствием применения такого большого периода.)

В процессе изучения истории математической астрономии возникает соблазн пожертвовать менее значительными темами и сосредоточиться только на больших вопросах, таких как перевороты, совершенные Коперником и Галилеем. Например, ни один кассовый фильм о Копернике не содержит упоминания о восхождении и нисхождении, хотя сам Коперник определенно симпатизировал этой идее и даже считал, что она хорошо выявляет прошлые слабые стороны теорий его почитаемых предшественников. Ключи к решению исторических вопросов зачастую упрятаны в, на первый взгляд, малозначимых и даже тривиальных данных. Рассмотрим, например, звездный каталог, приводимый в Альфонсовой «Книге восьмой сферы», а также в некоторых печатных изданиях Альфонсовых таблиц. Он включает долготы птолемеевых звезд, систематически увеличенные на 17;08°. Первая версия этой книги (1256), основанная главным образом на посредническом арабском перечне звезд ас-Суфи (964 г. н. э.), была исправлена двумя иудеями (Иудой бен Моисеем Коэном и Самуилом Галеви) и двумя христианами (Иоанном Мессинским и Иоанном Кремонским) в 1276 г. Значение 17;08° не удовлетворяло расчетам теории двойной прецессии за временной интервал между Птолемеем и 1276 г. Однако оно соответствовало расчету за интервал с 16 г. н. э. (выбранный в качестве точки отсчета в Альфонсовой модели осциллирующей прецессии) по 1252 г. (год коронации Альфонсо). Некоторые арабские астрономы полагали, как мы знаем, что Птолемей опирался на утраченную работу Менелая, датируемую концом I в. Долготы Птолемея, как нам также известно, в среднем на один градус меньше тех, что должны были быть на самом деле. Отсюда ясно, почему астрономы Альфонсо, зная о систематической ошибке в долготах, приписывали их измерение, опираясь на примерные годы жизни Птолемея, астроному, работавшему более чем столетием ранее, а именно – в 16 г. н. э.

В следующей главе мы вернемся к истории Альфонсовых таблиц позднего периода, помогавших в течение более чем двух столетий формироваться европейской астрономии. После первого десятилетия своего парижского существования они продолжали дорабатываться в Англии во многих важных аспектах. Дж. Л. Э. Дрейер полагал, что ему удалось обнаружить в Англии «утраченные» оригиналы Испанских таблиц, известных под именем таблиц Уильяма Реде, однако на деле возникновение последних вполне может быть объяснено в логике появления многих посреднических форм Парижских таблиц.

ВИЗАНТИЙСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

Роль Испании в восстановлении западной астрономии гораздо более весома, чем импульс, полученный ею напрямую из Византии. Последний был в некотором отношении потенциально более сильным, поскольку византийские ученые обладали доступом к лучше обработанному восточному исламскому материалу, однако это преимущество так никогда и не удалось реализовать. До разграбления венецианцами Константинополя в 1204 г. византийская астрономия почти полностью основывалась на александрийских источниках; это те же самые источники, к которым византийские ученые повторно обратились после того, как вслед за восстановлением в конце XIII в. политических функций Византии наступило великое Возрождение. Ключевой политической фигурой в этом процессе стал Михаил VIII Палеолог, византийский император (1259–1282), основатель династии Палеологов, царствовавшей в Византийской империи вплоть до падения Константинополя в 1453 г. под натиском мусульман. По той же причине, по которой астрономия время от времени входила в моду при старом византийском дворе, она вернулась и после восстановления политических функций Византии, однако ее возрожденная популярность стала к тому времени более устойчивой.

Во втором десятилетии XIV в. Феодор Метохит (к тому времени он был уже на пятом десятке и являлся деятельным императорским министром) написал произведение, которое может быть расценено как первый со времен Теона основательный греческий трактат, посвященный астрономии Птолемея. Ученик Феодора Никифор Григора был в еще большей степени неравнодушен к учению Птолемея и написал сочинения, посвященные астролябии, составлению календарей, определению постоянной прецессии с помощью наблюдений и о многом другом в подобном роде; однако, похоже, он почти ничего не знал о том, что византийские астрономы сумели извлечь из арабских зиджей и других источников тремя столетиями ранее. Однако на этом этапе возник новый поток восточного знания, пришедший с неожиданной стороны, а именно из Персии. Стали доступны новые собрания нескольких персидских таблиц в переводе, сделанном Григорием Хиониадом, который, скорее всего, обнаружил их оригиналы во время сухопутного путешествия в Персию из черноморского Трапезунда. Этот персидский материал был тщательно изучен в Константинополе. Спустя некоторое время византийские ученые начали основываться еще и на западных источниках, и, похоже, результатом этих эклектичных действий стало то, что, не увидев за деревьями леса, они потеряли фундаментальную теорию за мешаниной несогласуемых параметров. В последние годы империи, непосредственно перед турецким завоеванием 1453 г., наблюдалась довольно высокая активность, у которой была