«Любимые, ждите! Я вернусь…». Фронтовые письма 1941–1945 гг. - Нина Константиновна Петрова

Это несмотря на переворот в нашей жизни (конец войны). Объясняется это только тем, что вот уже 3 месяца притом в такой интереснейший момент жизни не имею от тебя бесценно дорогих для меня весточек.

Анечка, душечка! Знала бы ты, как я скучаю по тебе, по твоим живительным и умным речам и словам. Теперь очень хорошо понял то беспокойство зимой, которое тобою проявлялось, не получая долгое время писем от меня. Виновата тогда была опять-таки проказница почта. Ты тогда, не зная еще подлинной причины, написала мне строгое письмо. Я же, желая доказать, что сие от меня не зависело, что я тебя люблю как никогда крепко, что только ты являешься радостью моей жизни, возможно наговорил тебе всяких грубостей. Возможно, то письмо тебе показалось нахальным. Если так, то прости меня, глупца. Я же ведь до сих пор не знаю, как ты отнеслась к этому моему письму. Пойми же, в какой ответственный момент бесстыдница полевая почта прервала наши беседы. За эти три месяца сколько раз я перечитывал письма все подряд. Мы же с тобою условились написать по 100 писем каждый до конца войны. Как видишь, этот план остался невыполненным. Война-то уже кончилась!

Два скромных слова: война кончилась. Смысл и значение этих слов так велики, что все слова нашего лексикона вместе взятые не стоят этих самых простых слов. Им равняться может только лишь одно слово, которое по своему значению равно даже этим двум словам. Слово это – ПОБЕДА.

Четыре года мы лелеяли ее. Четыре года ждали, четыре года воевали не жалея ни крови, ни самой жизни. Четыре года трудились как никогда, четыре года страдали, перенося всякие неимоверные трудности, четыре года ждали мечтая, строили всякие планы и даже фантазировали. Этот Великий День настал. Он уже прошел. Мы с тобою вместе, с нашим героическим народом отстояли, дожили до этого Великого Дня, до этого Великого счастья.

День Победы был бы для меня еще более счастливым днем после 10 декабря 1942 года, но помешало одно, а именно отсутствие твоих писем по вине полевой почты. Это несколько омрачило великое счастье…

Твой Валя.

27.05.1945 г. Дорогая, ты для меня все и вся!

Прошедшие три месяца были нехорошими месяцами в нашей дружбе. Это не потому, что в дружбе появилась какая-то тень. Нет, такой тени не было. В виду наших постоянных передислокаций почта не поспевала за нами и это причиняло бесчисленное и томительное беспокойство не только мне, но и тебе. Это я почувствовал по твоему письму, полученному мною сегодня.

Сегодня замечательный день! Почта, наконец-то, прорвалась к нам. Я получил письма также от всех родных, по паре писем за март, апрель и май месяцы. От тебя два письма. Одно письмо поздравительное. Ты поздравляешь меня с весенним счастливым праздником. Спасибо родная, милая, дорогая!

В эту минуту я специально стараюсь очень крепко держать себя я руках, но ничего не могу сделать, поневоле вспоминается кинокартина «Доктор Калюжный», где так ярко представлен эпизод со слепым стариком, когда ему доктор вернул зрение. Старик кричал, смеялся и плакал. Точно такое же состояние у меня сейчас. Что бы я сейчас смог сотворить, чтобы я сейчас не смог сделать. Все это даже не укладывается в моей голове. Возможно, ты и смеешься, сейчас надо мною. Это возможно, ибо я даже заслуживаю этого.

Представь себе: четыре года отстаивать все свое дорогое в самой кровопролитной схватке и выйти победителем, три месяца не знать ничего о самом дорогом и любимом человеке и потом получить от него два хороших письма! Разве может быть большее счастье на свете. Нет, не может быть! О большем счастье я и не мечтал и мечтать не смог. Четыре года – четыре длинных года! Эти четыре года перевернули мир чуть ли не верх дном, эти четыре года испытали на прочность все человечество, эти четыре года показали нутро жизни, показали людям как надо жить, как надо бороться. Все эти четыре года отстаивались нами и завоевывались час за часом, минута за минутой. Они крепко испытали и меня. Я тоже многим пожертвовал им сам. Но я не в обиде. Я отстоял свою свободу, независимость и отстоял их не в игре, а в смертельном бою.

Когда я сейчас прохожу по улице, немчура по пояс кланяется мне (так же, как и всем нашим бойцам и офицерам нашего соединения). Думаю, что это не потому, что они любят и уважают нас. Это потому, что они увидели нашу мощь, силу, стойкость. Они теперь боятся правосудия победителей.

За эти четыре самых трудных года я нашел свою жемчужину, то есть человека, который для меня теперь дороже всех. Я нашел самого надежного друга, в которого я верю непоколебимо. Этот человек – ты, моя дорогая. Это ты – жемчужина моя. Честная дружба с тобой будет для меня основой моей жизни…

Твой Валя.

Ф. М-33. Оп. 1. Д. 1401.

Клушин Павел Николаевич – погиб 23.08.1944 г. на Ленинградском фронте. Письма поступили от его знакомой девушки. В одном из конвертов лежит василек, который ей прислали с фронта.

01.04.1944 г. Шуренок! Дорогая, здравствуй.

Два дня подряд получаю твои письма (вчера т. е. 31, сегодня 1.04) чему несказанно рад, хотя они прибыли с большим опозданием. Дорогая Шуреночик! Если б ты знала каким счастливым я себя считаю в момент получения твоих писем, этого ты не можешь представить, потому что ты не когда не была в моем положении. Я безумно рад, при мысли, что там на родине, в дали кто-то меня ждет, думает, беспокоится за мое здоровье, хотя я открыто протестую против последнего. Неужели ты думаешь, что со мной что-нибудь случится? Этому я не верю. Какая бы не была опасность (а она у этого проклятого Пскова возрастает с каждым днем) для меня это остается пережитым. Ведь ты сама мне говорила не раз, что я должен вернуться совершенно здоровым. Так зачем же беспокоиться, переживать. Я настолько поверил твоим словам, что иного исхода этого дела я и не мыслю, как только возвратиться к тебе здоровым. Ну вот. Почему же ты думаешь, золотце, что твои письма я принимаю за сплошную придирку, упреки? В них я не нахожу ни чего, что можно было бы подвергать осуждению. В них кроме любви и ожидания нет ничего. Шурочка! Милая. Ты спрашиваешь, скоро нам дадут отдых? Но ведь сейчас война, так стоит ли говорить об отдыхе? Ведь устали все мы, а значит и всем