Артистка - Владимир Моисеевич Гурвич

Настал день похорон. Оказалось, что проводить Якова Мироновича в последний путь, кроме нас с Ренатом, больше и некому. Ни родственников, ни знакомых у него в городе не было. Только мы вдвоем.

Я сидела рядом с гробом и смотрела на лицо покойного. Оно ничуть не изменилось по сравнению с тем, каким было при жизни. Перемены, вызванные смертью, еще не коснулись его. Меня постигло странное ощущение, что жизнь Якова Мироновича продолжается, только уже в каком-то другом измерении. В каком? Да, кто же его знает. Только не могут такие люди исчезать бесследно.

Ренат занимался каким-то делами, я сидела одна в комнате. Как и при жизни, мы были с ним наедине. И я вдруг ясно осознала, насколько Яков Миронович был одинок. Даже сын не приехал на похороны. Ренат все же сумел найти его телефон, но тот ответил, что не имеет с отцом ничего общего.

Почему-то меня это не слишком удивило, Миркин был человеком не для всех, скорее для избранных. И даже странно, что он на последнем отрезке своей жизни в качестве близкого себе существа подпустил к себе именно меня.

Между такими, как он, и всем остальным миром, всеми, населяющими эту планету людьми, всегда стоит огромная непреодолимая стена, думала я. Яков Миронович был обречен на одиночество, он понимал всех, а вот его — почти никто. Понимала ли я его? Честно скажу, не уверена, в чем-то, да, в чем-то нет. Я не могла отделаться от ощущения, что что-то очень важное ускользнуло от меня. И теперь уже безвозвратно.

Я училась у него познанию мира и себя в нем. Но не могу сказать, что слишком преуспела в этой науке, скорее, сделала в ней только несколько самых первых и робких шажков. Но и они многое изменили в моей жизни. До сих пор не знаю к лучшему или к худшему. Главное тут, пожалуй, в другом, я сдвинулась с места, к которому, казалось, была намертво приросла, и понеслась, влекомая потоком неотвратимых событий. Без него этого бы, скорей всего, не случилось, я бы никогда не осмелилась бросить вызов судьбе.

Я осознала, что живу не своей жизнью, и это потрясло меня до основания. А ведь, что в этом особенного, так существуют бесчисленное количество людей. И ничего, многие вполне благополучны и даже счастливы. А вот у меня не получилось. Но к чему я в результате приплыла, к какой пристала пристани? Живу в съемной комнате, работаю упаковщицей в магазине. И не представляю, что же будет дальше?

Внезапно в комнату ввалила большая группа людей. Я узнала их, это были актеры театра Рената. И сразу же что-то кардинально изменилось, Миркин больше не был в этом мире так безнадежно один. И, возможно, в другом с этой минуты — тоже.

— Я попросил своих ребят проводить Якова Мироновича в последний путь, — сказал Ренат. — Через полчаса будем выносить.

Мы возвращались с кладбища, где Миркин нашел свое последнее пристанище. Отныне это место станет священным для меня.

— Куда вы сейчас, Марта? — спросил Ренат.

Я задумалась.

— Мне хочется последний раз навестить его квартиру, — ответила я.

— Поехали вместе, мне тоже этого хочется.

Я не возражала.

В квартире нас встретила какая-то страшная пустота. По крайней мере, в первые минуты пребывания в ней на меня навалилось именно такое ощущение. Все здесь напоминало ушедшего в мир иной хозяина. Воспоминания о том, как мы тут проводили вместе время, словно кинолента, мчались в моем сознании с невероятной быстротой.

— Марта, с вами все в порядке? — спросил Ренат, по-видимому, уловив мое состояние.

— Воспоминания. Они буквально нахлынули на меня. Я не знаю, что с ними делать.

— Я тоже вспоминаю, как мы тут проводили с ним время. Подчас наши разговоры продолжилась непрерывно по три-четыре часа.

— Не знала, что вы так интенсивно общались, — удивилась я. — Мне Яков Миронович об этом не говорил.

— А мне он много рассказывал о ваших разговорах. Он считал, что творчески мы с вами близкие люди.

Я ничего не ответила на эти слова. Я устала находиться на ногах и села на диван. Ренат пристроился рядом.

— Нам с вами придется привыкать жить без него, — сказала я.

— А вот с этим я решительно не согласен, — ответил Ренат.

— Да? — удивилась я.

— Вы и я, мы оба, по сути дела его ученики. В нас живут его идеи, мысли, представления о мире. А разве не это является главным, то, что реально остается от человека. И пока мы будем продолжать его дело, он останется жив. Я понимаю, это звучит пафосно, но я действительно так думаю.

Какое-то время я молчала, обдумывая его слова.

— Я с вами согласна, Ренат. И это совсем не пафос, только так и должно быть.

— Марта, — вдруг каким-то совсем другим тоном произнес Ренат, — мы с вами давно не общались.

— И вы, и Яков Миронович перестали мне звонить. Почему?

— Я много раз хотел вам позвонить, но Яков Миронович меня отговорил.

— Отговорил? — изумилась я. — Но почему?

— Он сказал, что для вас наступил такой момент жизни, когда вам надо побыть наедине с самим собой. А потому не надо вас от этого отвлекать. Я с ним согласился. Но теперь это время прошло? — Он заглянул мне в лицо.

— Возможно, пока точно не знаю. Но Яков Миронович был прав, мне действительно надо было во многом разобраться.

— Разобрались?

— Не уверенна, — покачала я головой. — Но точно знаю, что успокоилась. В последнее время я была сама не своя.

— Марта, я ничего не знаю, что вы делали, как ушли из дома и из театра? Расскажите?

— Особенно и ничего говорить. Я сняла комнатку у одной замечательной старушке, она бывший учитель словесности. По вечерам мы с ней ужинаем, пьем чай и разговариваем на разные темы. Что касается места работы, то работаю упаковщицей.

— Кем? — не поверил Ренат. — Этого не может быть!

— Так случайно получилось, шла мимо магазина, увидела объявление — и устроилась. Кстати, у меня неплохо получается, — не без гордости сообщила я о своих достижениях.

— Марта, какая к черту упаковщица, вы актриса от Бога. Яков Миронович не одобрил бы вашу работу в магазине.

— Мне нужно же на что-то жить, а там мне платят, пусть и небольшие деньги. Но благодаря ним я, по крайней мере, не голодаю.

Ренат задумался.

— В следующем месяце мы начинаем репетицию пьесы: «Слетай со мной до той звезды». Помните, нам предоставили ее два