Моя настоящая жизнь - Олег Павлович Табаков

Миронова в фильме «Идиот», по выражению Александра Исаевича Солженицына, «существует на особицу». Мне не хочется ставить оценки, но я порадовался за Женю так искренне, как только можно порадоваться успехам своего ученика, своего ребенка.

И опять-таки, рассуждая дальше, я подумал: «А если бы у нас в России здоровое, профессиональное продюсерство олицетворяли не четыре-пять человек, а хотя бы четырнадцать, а лучше сорок четыре – как раз по масштабам нашего государства, то насколько больше могли бы сделать и Миронов, и Машков». Однако, оглядываясь в свою юность, я вижу, как точно таким же образом – равнодушно – не давали реализовываться и Фаине Георгиевне Раневской, и Алексею Николаевичу Грибову, и Ростиславу Яновичу Плятту, и Николаю Олимпиевичу Гриценко. Господи, но нельзя же всерьез говорить о том, что создание Михаилом Александровичем Ульяновым образа Георгия Константиновича Жукова является «Эверестом» актерского мастерства. Да нет, конечно. Сколько же прошло мимо этого яркого таланта… Вот какие мысли завихрились в моей голове, когда я смотрел на Женю в роли князя Мышкина.

Меня радует, однако, что Женя продолжает успешно работать в кино и на телевидении, приобщая посредством последнего к серьезной литературе самые широкие слои нашего населения. Я имею в виду его работу не только в многосерийном телефильме «Идиот», но и в «В круге первом» по роману А. И. Солженицына. А в сериале «Достоевский» Миронов исполнил роль великого русского писателя, обратив, таким образом, внимание и интерес зрителя на жизнь и творчество Федора Михайловича. А какая изумительная у него работа в фильме «Мусульманин»!

Другая сторона его нынешней деятельности – хорошая и серьезная – Театр наций, руководителем которого он является. Думаю, он в этой своей руководящей работе растет человечески. Вопросами ремонта и приведения здания театра в рабочее состояние Женя занимался как нормальный, взрослый, профессиональный театральный работник. Достойно ли это занятие самого серьезного отношения? Да, безусловно. Но дальше возникает вопрос: «А для кого ты это делаешь?» Ведь в этом театре нет постоянной труппы, актеров там каждый раз набирают под так называемые проекты. Кроме всего прочего, удивить кого-то рождением чего-то нового более доступно, да и акция эта больше удовлетворяет своих создателей, нежели строительство и «возделывание» своего театра с нуля.

Моя театральная вера, основанная на опыте, который был и у Московского Художественного театра, и у театра «Современник», и у маленького подвального театра, заключается в том, что все-таки самым правильным является студийный путь развития театра. И я верю только в этот путь. Другие пути менее закономерны и в большей степени подвержены случайностям, игре обстоятельств.

Миронов неутомимо играет в спектаклях Театра наций. Трудно, конечно, руководить и играть одновременно, сочетая решение вопросов творчества с вещами прозаическими. Хотя я пока и не видел ни «Калигулу», ни «Фрекен Жюли», я понимаю, почему Женя так много работает. В силу своего ответственного отношения к любому делу и для того, чтобы поднять свой театр, поддерживать его и развивать, он справедливо считает, что обязательно должен участвовать во всех этих проектах. Ибо зритель ходит прежде всего на Евгения Миронова. Он – лицо своего театра. При этом Женя продолжает играть Иудушку Головлева в Художественном театре и Фигаро в проекте своей собственной театральной компании.

Я опасаюсь, что из-за этого несметного количества работы и обязанностей, взятых им на себя, может потеряться то величайшее качество, которое Женя показывал в своей крошечной по размеру и огромной по значимости работе в «Ревизоре» или в спектакле «Прищучил». Иногда он играл там просто потрясающе: одинокий, никому на всем земном шаре не нужный, отчаявшийся… Не знаю, кто смог бы сыграть это откровеннее. Я уже не говорю о «Звездном часе» или о спектакле «Страсти по Бумбарашу».

Дальше мне лишь остается всплеснуть руками и пожелать успехов как Володе Машкову, так и Жене Миронову, потому что и тот и другой прошли очень непростое начало своей жизни. Я имею в виду актерское детство Вовки Машкова и мечтания о театре во время учебы в Саратовском театральном училище Жени Миронова. У них обоих путь профессионального развития отнюдь не был усыпан розами и лилиями. Они проходили дорогой, некоторые участки которой были скорее голгофообразными. Проза жизни, с которой они сталкивались в годы своего становления, и то, как они достойно и серьезно проходили по этой жизни, преодолевая многое и завоевывая право дерзать от первого лица, не требуют ни снисхождения, ни сентиментализма, ни мелодрамы.

Допускаю, что не случайно именно этим двоим людям волей судьбы суждено было учиться на одном курсе Школы-студии МХАТ. Я прекрасно помню их обоих студентами, но какое бы то ни было умиление в данном случае я считаю ненужным. Особенно сейчас, когда они оба представляют собой высшую точку актерского и режиссерского искусства в России. И Миронов, и Машков – реально первые люди в масштабе четырех-пяти наиболее одаренных российских актеров в возрасте от сорока до пятидесяти.

Евгений Миронов уже и народный артист, и лауреат Государственной премии, и многократный лауреат национальной театральной премии «Золотая маска» и прочих престижных наград. Но Женя продолжает свой бег ускоряясь. Он все такой же легкий, такой же искренний человек, каким был четверть века назад. Миронов проводит весьма активную общественную деятельность по развитию современной культуры и благотворительности. Делает все с присущим ему неравнодушием и в соответствии с уникальными свойствами своей натуры.

«Смертельный номер»

В 1994 году Машков выпустил свой самый знаменитый, самый яркий спектакль в подвальном театре по пьесе Олега Антонова «Смертельный номер» в замечательном оформлении Саши Боровского.

Все пятеро, начиная с исполнителя самой маленькой роли Клоуна Сережи Угрюмова, сразу заиграли радостно и талантливо. Андрей Панин, Виталий Егоров, Сергей Беляев, Андрей Смоляков сосуществовали на сцене «в охотку», не уставая при этом трезво и серьезно оценивать себя, ухитряясь не попадать в броню канонизированного рисунка, несмотря на всю сложность и изощренность постановочной ткани спектакля.

Возможно, следует отметить и другое.

Четырем клоунам – Белому, Рыжему, Черному и Толстому – предоставлялись достаточно обширные возможности как в смысле текста, так и в смысле последовательности и определенности линии каждого. Но, на мой взгляд, для полного лирического самовыражения актерам не хватило настоящей драмы, настоящей глубины историй. Я не театральный критик, поэтому всегда говорю только то, что вижу. Это вопрос обсуждаемый, а извлекать из подобного некий урок всегда должны сами участники действия.

Судьба «Смертельного номера» складывалась непросто. Такой спектакль должен был играться три-четыре раза в месяц. Но он шел один-два раза, а иногда и реже, поскольку Малая сцена Художественного театра, идеально приспособленная