Избранное - Иван Ольбрахт

вам оснований считать меня вероломным. А поскольку вы все-таки выразили подозрение, разрешите мне сообщить вам следующее: когда обсуждался вопрос об опубликовании этой фотографии — заверяю вас честным словом, что я был против! — речь шла не о том, как отнесется к этому ваша семья, а о том, какое впечатление снимок произведет на рабочих.

Яндака охватило негодование. Использовать факты из личной жизни для политического шантажа — какая низость! И вместе с тем какая наглость! Этот человек обещает не предавать снимок гласности и одновременно угрожает ему разоблачением перед рабочими!

— Можете публиковать его, я не возражаю! — крикнул Яндак.

— Я не сделаю этого, господин депутат! — очень вежливо повторил Подградский.

Яндак зашагал по кабинету, потом остановился около Подградского и смерил его презрительным взглядом.

— Негодяи! Ах, какие негодяи! — воскликнул он. — И ты один из них! А я, старый осел, когда-то верил вам! Так мне и надо. Не думаешь ли ты, глупец, что я продамся за эту фотографию?

— Не шуми, Карел, — успокоительно произнес Подградский, кладя ему руку на плечо. — Рядом могут услышать…

Яндак пронзил его взглядом, но все же понизил голос.

— Я знаю, чего вы хотите! Вам надо, чтобы я склонил рабочих на вашу сторону, предал их буржуазии. Вы дрожите перед революцией и в борьбе с ней не гнушаетесь никакими средствами. Глупцы! Вы думаете, что эту борьбу можно выиграть с помощью фотографии? Только что меня уговаривал Габрман…

Яндак произнес это имя, и его вдруг осенило. Он хлопнул себя ладонью по лбу и, подойдя вплотную к Подградскому, упер руки в бока.

— Послушайте, господин шеф департамента, вы ведь служите в министерстве внутренних дел…

Подградский смиренно смотрел на него, с видом чиновника, которого разносит начальник.

— Так что ваш кабинет не может быть в этом здании! — заключил Яндак.

Подградский молчал.

— Это не ваш кабинет, вы заняли его лишь на время и специально принесли сюда эту фотографию. Наша сегодняшняя встреча не случайна, она подстроена, вы поджидали меня. Габрман известил вас по телефону, что я буду здесь.

Подградский смотрел ему в лицо.

— Так это или нет? — загремел Яндак.

— Не совсем так, господин депутат. Министр Габрман не звонил мне. Господин министр… как бы это сказать, чтобы не проявить неучтивости… Вы извините, господин депутат, я скажу напрямик: господин министр очень неловок в таких делах… Но нам было известно, что вы здесь.

— Ты шут, старый шут! — презрительно сказал Яндак, сделав жест отвращения. — Ну и компания же подобралась! Давно пора выбросить вас на свалку… А что ты собственно от меня хочешь?

Подградский с готовностью перешел на «ты», как только это сделал господин депутат.

— Мне надо поговорить с тобой, — ответил он. — Почему именно со мной?

— Ты же не хуже меня знаешь, какова политическая обстановка. Влияние депутата Немца и господина Соукупа{148} на пражских рабочих сильно упало. На рабочих сейчас влияешь ты и Шмераль{149}.

— Почему же ты не поговоришь со Шмералем? Или у вас нет его фотографии, нечем шантажировать?

— Хватит об этой фотографии! Шмераль не поддается на уговоры.

Яндак засмеялся.

— А меня, вы думаете, вам удастся уговорить?

— Да.

Яндак снова засмеялся.

— Наверняка?

— Наверняка, Карел. — В голосе Подградского была твердая уверенность.

Яндак сел, не сводя насмешливого взгляда с собеседника.

— Вот видишь, я уже слушаю тебя. Продолжай свои угрозы.

— Прежде всего мне хотелось бы информировать тебя кое о чем, что тебе неизвестно.

— Гм…

— Например, вот об этом.

Подградский подошел к столу, раскрыл другую папку, извлек оттуда лист и положил его перед Яндаком. Депутат взглянул и расхохотался. Это был по-настоящему веселый, а не злой, как прежде, смех.

— Скорей возьми обратно да спрячь! Смотри, чтобы у тебя его не украли. Над этой выдумкой смеются даже дети. «Список лиц, которые будут казнены большевиками»! На первом месте президент, на втором Немец, на третьем Соукуп! Мне уж и смотреть не нужно, я знаю эту сказку наизусть. И вы воображаете, что я попадусь на такую приманку? Меня, стало быть, тоже казнят большевики? — Яндак снова засмеялся. — Я не думаю, что ты сам веришь этому документу, но скажи, неужели тебе не совестно?

— Этот документ ничуть не хуже любого другого. Не мое дело проверять его достоверность. Если ты к нему безразличен, дело твое. Но верен этот документ или нет, он уже отчасти достиг своей цели. А стыдиться у меня нет причин, время сейчас слишком ответственное. «Вы дрожите перед революцией», — сказал ты. Верно! Но мы дрожим не за свое благополучие или за свои богатства, как утверждаете вы. Ты отлично знаешь, что у меня нет никакого состояния, в сравнении с тобой я бедняк. Мы боимся гражданской войны, которую вы хотите развязать. Мы боимся за жизни тысяч людей, за республику, судьбы которой нам вверены. В напряженные дни, когда обществу грозит такая катастрофа, годится любое средство, которое предотвратит ее.

«Какое фарисейство, какая претензия на искренность, какая омерзительная маскировка низких побуждений высокими идеями!» — думал Яндак. Он вдруг ощутил острое желание оскорбить Подградского, но не просто бранью, какой от него уже много услышал этот человек, а чем-то более унижающим. И он сказал:

— Когда в Вене ты, будучи чиновником императорского министерства внутренних дел, втерся в нашу компанию, мы решили, что ты провокатор. Потом мы забыли об этом первом впечатлении, и это была ошибка. Сейчас я твердо уверен, что эту грязную работу ты выполнял для его величества Франца-Иосифа с такой же охотой и усердием, как сейчас выполняешь для чешской буржуазии.

Яндак сказал это со злым спокойствием. И впервые за все время этого разговора и напряженного состязания в выдержке собеседник Яндака отвел глаза и даже покраснел. Но это смущение было минутным, словно Подградский сразу же вспомнил, что он не должен волноваться и не имеет права ответить ударом на удар, что ему не разрешено даже ускорить темп своего наступления, а он обязан спокойно и размеренно двигаться к намеченной цели.

— Насчет этого ты ошибаешься, — возразил он. — Но я и тогда добросовестно выполнял свои служебные обязанности, и в этом нет ничего дурного. Я не стыжусь того, что и тогда заботился о сохранении порядка в стране.

Яндак саркастически засмеялся.

— Вот именно! Я как раз это и говорю: поддерживал порядок. Все вы поддерживали его так усердно, что дело кончилось мировым побоищем. — Он перестал смеяться и посмотрел на Подградского. — По-моему, наш разговор окончен и я могу уйти.

— Прошу тебя задержаться еще на минуту.

— Что еще такое?

— Я хотел бы поговорить с тобой о политике.

— О