О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - Франсуа Брюн

вибрации могут воздействовать в первую очередь на тех, кто стал их источником. Как иногда нужно броситься в битву, чтобы почувствовать прилив храбрости; или отдаться ненависти, чтобы почерпнуть в ней грустную храбрость безжалостного убийства. Все тот же «механизм», конечно, участвует и в помощи многочисленным мученикам, в поддержке героизма кармелиток, о которых у нас шла речь, или других добровольных жертв.

Но пережитое мистиками и святыми далеко превосходит все вышесказанное. Они почувствовали, как в них перешла сама Божия Любовь. Некоторые из них, как мы видели, даже поняли, что это сама божественная природа Христа со всей силой Любви, исходящей от Него как от Бога, перешла из человеческой природы Христа, из сердца Христа, в их собственное сердце, сообщив им такую силу и щедрость любви, на какую они сами по себе никогда не были способны. И это значимо не только для них, но и для всех нас. Просто у мистиков этот «процесс», или «механизм», оказался настолько ярко выражен, что они просто не могли его не заметить. У нас же такое действие Христа в нас столь потаенно, что большую часть времени мы его просто не осознаем. Но лишь благодаря тому же самому «механизму» переноса силы любви от Бога к человеческой природе Христа, а от человеческой природы Христа к нашей собственной природе, мы и оказываемся способны в свою очередь любить.

Все тот же самый «механизм» (если продолжить использование этого неудачного термина, за неимением лучшего) участвует и в духовном росте и возрастании любви в каждом человеке, с самого начала истории человечества и вплоть до конца времен. Именно эта сила любви, переданная нам самим Богом, через посредство человеческой природы Христа, и действует в каждом из нас, не важно, крещен он или нет, христианин или нет, будь то мусульманин, иудей, буддист, индуист, атеист, или все, что хотите. Речь идет о голограмме и голохронной. Я понимаю, что такое богословие может вызвать протест у тех не-христиан, которые, сами того не подозревая, укоренены в христианском миропредставлении. Сказать иудею или мусульманину, что он способен любить потому, что силу любви ему дает живущий в нем Христос, будет им, вероятно, воспринято как неприемлемое и даже оскорбительное высказывание. Но и в вероучении иудеев и мусульман тоже можно найти что-то, неприемлемое по отношению к христианству. Хотим мы того или нет, но это так. Чтобы научиться любить, не нужно самим себе лгать. Любить другого, это не отрицать его инаковость и не делать вид, будто она не имеет значения. Любить другого — это любить его во всей его неустранимой инаковости. И все же для всех нас единым источником любви оказывается один и тот же Бог. Для христиан такой источник любви становится достижим через Христа, и не только через Его учение, но главным образом через Его жизнь и смерть.

Когда Шантидева учит великому состраданию ко всем жертвам, то, сам того не подозревая, он обретает в себе такое сострадание через Христа, и через Христа воплощенного. Расстояние в пространстве и времени тут не играет роли. В этом и заключается христианская вера.

Греческие и восточные богословы (копты, армяне, сирийцы, грузины…) не использовали образ голограммы, им было достаточно слов св. апостола Павла. Они поняли, что все мы реально, таинственным образом, но вполне реально, воплощены во Христе, и что расстояние в пространстве и времени между телом каждого из нас и телом Христа упразднено, также как и расстояние между жизнью каждого из нас и Его жизнью. Но наши переводчики, как и богословы, инстинктивно были убеждены, что можно мыслить лишь в их собственной парадигме. Поэтому, читая у греческих отцов, что Христос нас «понес в Себе», они чистосердечно переводят это, как «представил нас в Себе», не отдавая себе отчет, что тем самым заменяют физическую, реальную включенность, сполна соответствующую богословской традиции христианского Востока, юридической, фиктивной включенностью, соответствующей богословию наших западных богословов. Тогда как для всей православной традиции такой осмос, взаимопроникновение между Христом и каждым из нас, за пределами пространства и времени, вполне реален. Они не знали, почему это происходит, но четко знали, что все происходит именно так, и что так Христос нас спасает. И весь этот «механизм» передачи силы любви от Бога, через посредничество человеческой природы Христа, к нам, они поняли, ясно выразили, развили и описали. Западные же богословы, увидев тут лишь другой, неуклюжий способ выразить ту же схему, что и у них, ничего не поняли в этой восточно-христианской традиции. Мне кажется, мне удалось все это убедительно показать в своей первой книге «Чтобы человек стал Богом». Поэтому здесь мне показалось важным сосредоточиться как раз на западной традиции, чтобы показать, что и все наши мистики на собственном опыте нашли все то же самое, что вошло в традицию христианского востока, идущую от самого Христа, через святых апостолов Иоанна и Павла.

Пока церковь не перестанет представлять всего лишь языческую философию вместо христианской веры, она и не заинтересует собою широкий массы, за пределами узкого кружка тех, кто интересуется историей мысли и пишет диссертации о точном воспроизведении мысли Фомы Аквинского, также как Гегеля или Огюста Конта. Как можно заставить поверить людей в то, что ради прощения наших грехов Бог Отец устроил так, что мы сначала должны были совершить самое ужасное из всех наших преступлений — убийство Его Сына? Тут мы присоединяемся к лини самых страшных греческих мифов.

Правда и то, что у большинства людей нет ни времени, ни желания следить за этими богословскими спорами. Но это большинство сможет обрести христианскую веру лишь в том случае, если увидит, что мыслящие люди снова принимают ее всерьез. А как можно принять всерьез псевдобогословие наших новых неотомистов? Но, помимо всего прочего, и сама Церковь — это вовсе не эти богословы. Они пройдут, как все проходит. То же, что я вам здесь представил, наоборот, не пройдет, потому что это сама суть христианской веры, как ее проживали веками сонмы святых, сквозь все века и в полном согласии с традицией наших братьев, восточных христиан.

Богословских дискуссий для этого недостаточно, я знаю. Но если все интеллектуалы нашего времени отвернутся от веры, чтобы искать в других местах, то милосердия, любви миллионов верующих, подлинного свидетельства, всего этого будет недостаточно. И при всем при этом свидетельство святых и мистиков составляет сердцевину Церкви. Именно они, а не философы, могут показать нам путь к Богу. Каждый имеет право отвергнуть их свидетельство, увидеть в нем лишь опыт «чокнутых», выявляемый с