Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

Писать я Вам хотел на другой день после заседания ВПШ[49], где рассматривался вопрос о продвижении Вас, М. К., на Сталинскую премию. Я лично присутствовать не мог, послал только письмо, где поддерживал Вашу кандидатуру. Конечно, Богатырев[50] Вам об этом писал. Так как после Богатырева выступали Еголин и сам Потемкин[51] и высказывались за, дело Ваше, я считаю, на 90% обеспечено (69–28; 30).

Однако, несмотря на одобрительные отзывы, работа М. К. не удостоилась премии (в списке лауреатов не оказалось вообще ни одного филолога).

12 апреля 1943 г. М. К. рассказывал Н. К. Гудзию:

Говорят, что я был очень близок к желанной цели. Об этом говорил сам Еголин, назвавший (в беседе с Гуковским) меня самым вероятным кандидатом по ист<орико>-фил<ологическ>ой линии. Увы! Где же мне соперничать с Тарле?![52] Что ж делать, обидно, конечно. Во второй раз мне другой такой работы не написать. Между прочим, не одни Вы заранее поздравляли меня: слухи о возможном мне присуждении шли, можно сказать, по всей России: дружеские письма по этому поводу получал я и из Москвы, и из Саратова.

А через месяц М. К. узнает, что объявлены очередные выборы в Академию наук и что он, как и в 1938 г., вторично выдвинут Ленинградским университетом в члены-корреспонденты[53]. Официальный отзыв был написан И. М. Тронским, отправившим копию в Иркутск. Прочитав отзыв, М. К. назвал его «чудесным». «Если бы это зависело от меня, я бы обязательно выбрал этого субъекта», – отвечает он И. М. Тронскому 25 июня 1943 г. (88–30). Кандидатуру М. К. поддержал также Пушкинский Дом, о чем его официально известил Лебедев-Полянский. Отзыв о научной деятельности М. К. был подготовлен А. М. Астаховой и утвержден Л. А. Плоткиным, заместителем Лебедева-Полянского. Третий отзыв представил Иркутский университет. «Иркутский отзыв, конечно, малоинтересен, – комментирует М. К. в том же письме к Тронскому. – Занятно, что о сибирских работах (т. е. о работах по сиб<ирской> литературе) гораздо более сказано в твоем отзыве, а не в здешнем. Говорят, еще имеются отзывы из Ташкента и Пржевальска»[54] (88–30).

В «малоинтересном» отзыве (за подписью ректора Н. С. Шевцова), в частности, отмечалось:

Профессор М. К. Азадовский оказывает огромную помощь партийным и советским организациям Иркутской области и соседних республик (Бурятии и Якутии). Он является лектором семинара агитаторов при Иркутском Обкоме ВКП(б), членом редколлегии областного литературно-публицистического органа «Новая Сибирь». Профессор М. К. Азадовский оказывает систематическую помощь писательской организации и учительству области; принимает активное участие в составлении плана научно-исследовательской работы для Государственного института языка, истории и литературы в Улан-Удэ и Якутске.

В течение короткого времени профессор М. К. Азадовский прочитал ряд содержательных докладов на заседаниях Ученого Совета и Ученой конференции Университета, на заседаниях Историко-филологического общества и на Совещании сказителей и фольклористов Сибири. Из числа этих докладов необходимо отметить такие, как: «Задачи историко-филологических исследований в дни Отечественной войны»; «Итоги советской фольклористики за 25 лет»; «Изучение классиков русской литературы за 25 лет»; «Фольклор в деле патриотического воспитания учащихся»[55].

Кто еще был номинирован в Академию наук весной 1943 г.? А. М. Астахова сообщала 21 мая:

Очень радуюсь, что и ЛГУ Вас выдвинул. Как была выдвинута ваша кандидатура здесь, к<а>к-ниб<удь> расскажу потом. Важно одно, что Вы выдвинуты, и как было бы чудно, если бы Вы прошли. Очень об этом мечтаю. Об остальных наших кандидатах знаете? В академики – Щерба и Лебед<ев>-Полянск<ий>. В чл<ены>-кор<респонденты>, кроме Вас, Адрианова-Перетц[56] и Балухатый[57], [58].

М. К. был далеко не безразличен к той ситуации, что постепенно складывалась в Отделении литературы и языка. Желавший видеть в Академии подлинных ученых, он и раньше внимательно наблюдал за ходом очередных выборов, проявляя озабоченность предстоящими результатами. Тем более он волновался весной 1943 г., когда сам оказался в списке претендентов. 12 апреля 1943 г. он писал Н. К. Гудзию:

Академические дела меня, вообще, весьма огорчают. Из опубликованного расписания вижу, что наше Отделение имеет только две кандидатуры на академическое кресло. А ведь мы потеряли 4 места (Щербатской[59], Ляпунов[60], М. М. Покровский[61] и Коковцев[62]), – значит, два места опять отняли для каких-нибудь техников. К тому же в перечне дисциплин не названа зап<адно>европ<ейская> лит<ератур>а. Неужели опять не удастся провести в академики Виктора Максимовича?[63] Что Вы думаете по этому поводу? Что Вы знаете о всех сих делах? Что можно сделать? Вам, впрочем, теперь не с кем и поговорить в Свердловске – президиум, видимо, уж весь перебрался в Москву. <…> Я бы хотел видеть академиками Викт<ора> Мак<симови>ча и Вас.

Так же оценивали тогда положение дел в Академии наук и другие ученые:

Недавно получил письмо от В<иктора> М<аксимови>ча с очень грустным прогнозом судеб историко-литературной науки в Академии – о том же писал мне и Борис Викторович Томашевский. Я эти настроения разделяю всецело. Была у меня кратковременная пора «академических мечтаний»[64], но очень скоро кончилась[65].

Не верил в успех М. К. и будущий академик Д. С. Лихачев, эвакуированный в Казань (вместе с Пушкинским Домом). «Марк Конс<тантинович> процветает, – сообщал он 1 июня 1943 г. Г. С. Виноградову (в Алма-Ату), – три учреждения[66] выдвинули его в члены-корр<еспонденты> А<кадемии> Н<аук>. Но избран он, по-видимому, не будет»[67].

Выборы состоялись в начале сентября 1943 г. Все претенденты, выдвинутые в членкоры, прошли… кроме М. К. С горечью и не без раздражения комментирует он этот факт в письме к В. Ю. Крупянской 8 сентября 1943 г.:

Ну вот, милый друг, и результаты выборов. Они превзошли все ожидания. Теперь уже стали совершенно очевидными те пружины, которые руководят всей деятельностью Академии. Капризы, личные симпатии и антипатии – вот что определяет всё. Маленькой группе из 8–10 человек, которая составляет Отделение языка и лит<ерату>ры, нет дела до прямых потребностей науки, до ее живых задач и т. д. И потому-то вдруг неожиданно оказывается в числе чл<енов>-кор<еспондент>ов… Истрина[68]. Истрину проводит Обнорский[69], – и за ее поддержку другими академиками он обещает поддержку, скажем, Адриановой-Перетц и т. д. В свою очередь Мещанинов[70] проводит т<аким> о<бразом> Юшманова[71] и