Заклинатель снега - Эрин Дум

– Защитить ее? – Мейсон усмехнулся, и его жестокий сарказм был острее ножа. – Я притворился, что сблизился с ней, просто чтобы вернуть то, что мне принадлежит. Я сделал вид, что принял ее, потому что не мог поступить иначе. Ты правда думаешь, что она меня волнует? Я жду не дождусь дня, когда она наконец уберется туда, откуда пришла, и мы с отцом заживем как прежде. Но я не хочу, чтобы у отца из-за нее были какие-то проблемы, поэтому, пожалуйста, не трогай мою семью.

– И ты ждешь, что я тебе поверю? – прошептала Клементина, тем не менее несколько сбитая с толку брезгливым выражением на лице Мейсона. – Ты правда считаешь, что этого достаточно, чтобы я передумала?

При этих словах лицо Мейсона потемнело. Это было что-то впечатляющее: его радужки стали безднами, темными вместилищами первобытного гнева. От него повеяло неистовой злобой, так что даже воздух в раздевалке стал душным. Он медленно подошел к Клементине и сказал:

– Ты как она… Как моя мать. Меня тошнит от твоего чудовищного эгоизма. – Мейсон так грозно возвышался над Клементиной, что она отступила. – Мне плевать, чему ты веришь или не веришь. Но если я узнаю, что ты сделала хоть что-то, чтобы навредить моей семье… – Гнев в его глазах заставил бы любого содрогнуться. – Ты быстро поймешь, что совершила большую ошибку. Короче, держись от нее подальше. Она мне безразлична не меньше, чем ты. Я просто жду того счастливого дня, когда наконец увижу, как она собирает вещички и возвращается туда, откуда притащилась. Теперь тебе ясно? – спросил Мейсон. – Я не хочу, чтобы она была здесь. Никогда этого не хотел и не захочу.

Я сделала шаг назад, почувствовав то же, что и всегда: пустоту в груди, холод, тьму в застывших глазах. Мир вокруг вибрировал, затуманивался, погружался во мрак. Тьма поглотила меня, словно пасть огромного монстра. Отняла у меня решимость, силу, жизнь. Отобрала у меня все. Мне больно до слез.

Отвращение на лице Мейсона, его ярость, его отречение сдавили меня со всех сторон, и я, кажется, сломалась. Нет, я больше не смогу выносить его взгляд.

Я закрыла глаза, представив, как буду и дальше жить, зажатая между криками и пощечинами, между словами, полными ненависти… Терпеть холодность его взглядов снова и снова…

«Нет, – кричала душа, – пожалуйста, нет, остановись!»

«Терпи!» – кричала мне боль, мое вечное наказание.

Но нет, не в этот раз. Я не хотела больше терпеть.

Я почувствовала, как моим телом овладевает некая разрушительная сила и забирает из меня все силы. Мое тело, мое дыхание мне больше не принадлежали.

Я нашла запасной выход, толкнула дверь, и надо мной открылось небо. Я подняла голову, держась за дверь. Сопротивляясь тьме, я отчаянно хотела почувствовать себя частью чего-то. Здесь я больше не хотела находиться. У меня здесь ничего нет и никогда не было.

Я должна была понять это с самого начала. Там, где был отец, только там и есть мой дом. Мой настоящий дом.

Я отпустила ручку двери и, не чувствуя ног, побежала. Я бежала, не осмеливаясь оглянуться назад, как в детстве, когда спешила попасть прямиком в папины объятия.

И пока мир вокруг меня рушился, засыпая ледяной крошкой мое сердце, я поняла, что не должна была покидать то единственное место, которому всегда принадлежала, – мою землю, мое истинное место: Канаду.

Глава 24

Hiraeth

[5]

Я никогда не была легкомысленной, не совершала ничего безумного, бессмысленного, безрассудного. Я всегда предпочитала уходить в себя, а не убегать – такой я родилась.

Интересно, насколько я изменилась после смерти папы? Узнал бы он свою дочь в угрюмой девушке с серым лицом, которая сейчас смотрела на мир через мутное окно автобуса?

Я домчалась до дома Джона, кажется, за секунду. Смутно помню тот момент. Лестница, мои руки хватают рюкзак и кидают в него несколько вещей: документы, кое-какую одежду, скетчбук и все имеющиеся деньги, бутылку воды и папин альбом.

Я ничего не чувствовала. Даже когда оставляла наспех нацарапанную записку на кухонном столе. И когда села в первый попавшийся автобус, отправлявшийся во Фресно[6].

Я снова была той куклой, сшитой из разных лоскутов, сидящей с соцработницей за столиком в кафе.

Только теперь я поняла, насколько далеко находится мой дом. Мне пришлось проехать на пяти автобусах и поезде, только чтобы добраться до канадской границы.

Пару раз я ночевала на железнодорожных станциях. Однако от этапа к этапу моего странствия ветер становился все свежее и резче, и по ночам я чувствовала, как он кусает меня за лодыжки, когда я лежала, свернувшись калачиком, на металлических скамейках остановок.

Среди смутных воспоминаний о первых часах – бесчисленные звонки от Джона. И сообщения, сначала недоуменные, потом все более тревожные, они наваливались друг на друга, съедая заряд батареи.

Сердце терзалось чувством вины, я представляла его ищущий меня повсюду взгляд, представляла отчаяние не нашедших меня глаз. Боль разъедала меня, и я успела отправить ему только короткое, жалкое сообщение: «Я в порядке», прежде чем мобильник разрядился.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой опустошенной. При пересечении границы возникла проблема. Автобус остановился, пограничники начали проверять документы пассажиров, очередь дошла и до меня.

– Несовершеннолетние не должны путешествовать одни, – сказал мужчина в форме, строго глядя на меня.

Меня выпроводили из автобуса и заперли в офисе, где офицер проверил мое удостоверение личности. Он также попросил у меня паспорт и, рассматривая цепкими глазами страницу, где было указано мое гражданство, стал спрашивать, куда я еду и с какой целью.

Я объяснила, что просто еду домой.

– Несовершеннолетние не должны путешествовать одни, – повторил он, проверяя визу и прочие выездные документы, выданные канадскими властями.

Я родилась и выросла в Канаде, я не иностранка, просто возвращалась в свою страну. К тому моменту я была в пути уже более тридцати часов. Пришлось долго убеждать офицера и еще двоих, пришедших к нему на подмогу, что мои документы в порядке. В конце концов после всех расспросов и уточнений меня пропустили.

Потребовалось еще два дня, чтобы добраться до далекой земли Юкон. Время между автобусами я проводила, скрючившись в три погибели на сиденьях в залах ожидания, натянув на голову капюшон толстовки и надвинув на лицо кепку. Глядя на бездомных на остановках, я, хотя мне этого не хотелось, чувствовала себя похожей на них.

Но все изменилось, когда перед глазами возник столь знакомый мне пейзаж. Чем дальше на север я продвигалась, тем зеленее становились