Истории мертвого дома - Ульяна Лобаева

на время с трусами, сверкая голой задницей при зашторенных окнах. Но потом быстро заскучал, танки надоели, и неженатый Вадим, распивая с приятелем пиво, предложил на несколько дней смотаться по простому пешему маршруту, вспомнить юность.

Гнилой Яр был обычной мертвой деревней с типичными бревенчатыми домиками в резных наличниках и попадавшими электрическими столбами. Они побродили по деревеньке, нашли дом с непрогнившими половицами и устроили привал — в крестьянской избе было блаженно прохладно в жару.

— Там церковка есть, колокольня торчит, — прошамкал Ярик, цепляя ложкой горячую картошку из бич пакета. — Пошли глянем, пофоткаем.

Они прихватили по бутылке пива и зашоркали по спутанной траве кроссовками, пробираясь на окраину деревни. Церковь была когда-то, очевидно, беленая, но штукатурка осыпалась, обнажив красный кирпич в белых прожилках. Окна первого этажа были закрыты металлическим ржавыми листами — вероятно, использовали в быту в советское время как склад или клуб. Они миновали притвор и вошли в центральную часть храма, гулкую и прохладную, словно погреб. В нос шибанул тошнотворный сладкий запах гниения — на полу, ближе ко входу в алтарь, стояло множество пластиковых баклажек, заполненных цветами в разной степени разложения. Тут были полевые цветы, нарциссы, сирень — некоторые совсем свежие, какие-то увядшие, а некоторые превратились в коричневые склизкие плети. Воняло в церкви ужасно, будто кто-то сдох.

— Охренеть, — протянул Ярик. — Кто это сюда притащил…

— Места-то обжитые, — сказал Вадим. — Тут Заринск недалеко, на велике полчаса ходу. В Заринске монастырь большой, народу верующего много.

— И нафига это надо в такой развалюхе? Вон, рассыпается все.

Ярик подошел к стене и задрал голову, рассматривая большую фреску, на которой была изображена Дева Мария со своим извечным младенцем на руках. Маленький Иисус тянул к ней пухлые ручонки, а она смотрела на него с неизбывной тоской и нежностью. Фрески были написаны явно неопытной рукой — кривоватые, с нарушенными пропорциями, неверными, фальшивыми линиями. Провинциальная церквушка, какой же хороший мастер сюда поедет… Наверняка строили по заказу какого-нибудь купчины, которому и так сойдет, что эта деревенщина в искусстве понимает.

Ярик стукнул кулаком по стене, и вдруг с жутким грохотом, приумноженным высокими сводами, рухнул целый пласт штукатурки, обдав их древней серой пылью.

— Черт! — закашлялся Вадим. — Вот нахрена ты..!

Ярик отпрыгнул от стены, подальше от медленно садящейся пыли, и вдруг ахнул.

— Блиин..! Ты только глянь на это..!

Вадим повернулся к стене и присвистнул.

— Ничесе! Разве такое в церквях рисовали?

Под классической иконой с Богородицей и младенцем обнаружилась совсем другая роспись: совершенно обнаженная девушка, висящая на дыбе с вывернутыми в суставах плечами, ступни ее лизал огонь. Выписана она была в совсем ином духе — невероятно реалистично, детально, мастерски. Художник словно не рисовал, а перенес на фреску свою мятущуюся и болящую душу. Кожа девушки блестела от пота, рот был раскрыт в крике, одна глазница краснела кровавой кашей, а во вторую чертенок совал ложку на длинной ручке, намереваясь вынуть ею и другой глаз.

— Это… — Ярик ошалело потер повлажневший лоб. — Это так странно. Никогда я подобного в церквях не видел.

— Ну, в Сикстинской капелле есть изображение страшного суда, — пожал плечами Вадим.

— В православных церквях так не писали.

— Странно вообще, конечно. Зачем было рисовать это, а потом закрывать другими фресками?

— Может, попы наняли художника, а когда увидели, что он тут натворил, выперли его и позвали другого, который и замалевал эту голую дамочку, — предположил Ярик. — Ты глянь, как он ее нарисовал… Сиськи такие прям сочные. Трындец. Хотя с другой стороны, прихожане обоссаться должны были от этой картинки и никогда боле не грешить.

Ярик окинул грешницу, сгорающую в адском пламени, странным взглядом и подошел к другой стене с изображением какого-то святого. Вадим тут же понял, что приятель хочет сделать, и поспешно отпрыгнул подальше. Ярик стукнул несколько раз кулаком по штукатурке — поверхность пошла трещинами, но рухнула не сразу, будто раздумывала, стоило ли являть миру свою тайну. Скрытая фреска изображала яму, куда из серых хмурых туч сыпались голые человеческие тела. Те, кому не посчастливилось быть на дне ямы, пытались выбраться, будучи совершенно искалеченными. Один несчастный тянул к зрителю раздавленную руку, из которой торчала кость, второй пытался запихнуть в разорванный живот кишки. Обезумевшие люди карабкались по куче из тел, но их побег был обречен — они снова падали вниз, сбитые все новыми и новыми телами. И снова изображение поражало своей реалистичностью и необыкновенным мастерством исполнения.

Вадим обрушил штукатурку с третьей стены, на которой неизвестный живописец изобразил, очевидно, сильных мира сего. К большому волосатому черту стояла очередь из обнаженных грешников, на пальцах которых красовались богатые перстни, а на шеях висели знаки отличия и бусы из блестящих каменьев и золота. Жуткий черт, выписанный так подробно и красочно, что виднелись мельчайшие волоски на его ногах-копытах, вынимал из чана, под которым горел костер, раскаленную докрасна корону и возлагал на голову несчастного, чья очередь подошла. Вадим невольно содрогнулся, кинув взгляд на грешника — лицо его было искажено от чудовищной боли, рот раскрыт в величайшей муке, и крик, исторгнутый его напряженной глоткой, почти висел в затхлом воздухе этой странной и страшной церкви.

— А-хре-неть, — по слогам прошептал Вадим.

Он достал телефон и сделал фотографии всех трех фресок. Ярик стоял у четвертой, алтарной стены, повесив голову, и не делал попыток обрушить штукатурку.

— Ну, ты чего? Давай, долбани по ней. Это просто невероятно круто… Надо, что ль, видос сделать, на ютуб залить. Стопудово, никто никогда такого в церквях не видел. Сюда, пожалуй, блогеры подтянутся, что про заброшки снимают. Это же просто великолепно… надо поискать инфу по этой церкви.

— Нет, — отозвался Ярик. — Пойдем. Зря мы вообще сюда пришли.

Голос его звучал глухо и монотонно, и Вадим подошел к приятелю и тронул его за плечо:

— Эй, ты чего?

Ярик поднял на него глаза, и Вадим увидел, что щеки его были совершенно залиты слезами.

— Блин, чувак, да что с тобой? Это всего лишь заброшенная церквушка.

— Пошли отсюда. Нам не стоило заходить…

— Ну ладно, пойдем, — пожал плечами Вадим. — Щас четвертую фреску засниму…

Он подошел к алтарной стене и занес кулак, но Ярик с силой оттолкнул его и заорал:

— Не трогай, я сказал! Не трогай, твою мать!

— Да ты чокнулся, что ли! — крикнул опешивший Вадим.

— Только тронь стену, убью!

Он с изумлением увидел, как в уголках губ приятеля выступили пузырьки слюны, а глаза налились дикой яростью и ненавистью. Вадим отступил на пару шагов и поднял ладони, показывая, что уступает.