Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

и человеческий вклад в единый процесс этно-генеза»[567]. Последовательность поколений праотцев в книге Бытия уподоблена ивритскому алфавиту, а «числовой код, присущий этой последовательности, опирается на порядок, объективно присутствующий в алфавите»[568].

В свою очередь число 12 состоит из 7 + 5. Число 5 также кодируется в книге Бытия. Оно – знак богоизбранности. Эта семантика чисел, «располагая знанием о базовых элементах числового кода, связанного с излагаемыми событиями, их последовательностью и телеологией» позволяла носителям традиции обходиться «меньшим количеством необходимых характеристик для сохранения полной картины»[569]. Таким образом, мнемонически числа давали обширную информацию, маркируя разные элементы Божественного вмешательства и коммуникации с Богом, продолжительности жизни праотцев. Используя символическую значимость чисел, кодировались общие представления об историческом времени. Мнемонические приемы опирались на базовые в повествовании числа. Но числовой код употреблялся не только как мнемотехнический, но и как эзотерический прием. Так, число 7, маркирующее неделю, является также половиной лунного месяца. Число 10–10 лунных месяцев – срок беременности и т. п.[570]. Как считает А.Б. Островский, использование числового кода позволяло оперировать аналогиями и возможностью возводить этнологический объект, обычай к общим чертам мироздания (космологии), что соответствует чертам мифологического мышления. Числовая интерпретация сегодня дает нам возможность понять те представления об историческом времени, «которые заложены в кн. Бытия»[571].

Санкт-Петербург (Ленинград) – столица провинциальной культуры

(Опубликовано: Studia culturae. Выпуск 8. Альманах кафедры философии культуры и культурологии и Центра изучения культуры философского факультета СПб ГУ. – Санкт-Петербургское философское общество. 2005 – 336 с., с. 69–75)

Название статьи вызывает стойкое неприятие. Как-то один иностранный славист спросил меня, как я считаю, с какой темой можно выступить на конференции, посвященной российской провинции. Я с готовностью посоветовала написать о Петербурге. Но это тут же было бурно отвергнуто с явным возмущением. Думаю, что у многих моих соотечественников будет такая же реакция. Не случайно в нашем языке возникло понимание Санкт-Петербурга как второй столицы, культурной столицы и т. п. Но уже А.С. Пушкин с обычной для него проницательностью и глубиной писал: «Две столицы не могут в равной степени процветать в одном и том же государстве, как два сердца не существуют в теле человеческом»[572]. И все же черты провинциальности в этом городе присутствуют. Здесь надо оговориться. Со времен Петра I, когда Санкт-Петербург стал строиться, эта новая столица отличалась от многого традиционного в стране. Западные традиции города проявлялись многообразно – и в планировке, и в зданиях, и в проживании людей разных национальностей. «Европейское» начало города подчеркивали и философы, и люди науки, и художественная интеллигенция. В автобиографическом романе Андрея Белого его отец, профессор Бугаев называет этот город «немецким». Конфессиональная терпимость отразилась на многообразии храмов, нередко соседствующих друг с другом. И, конечно же, до сих пор Петербург отличает от обычной провинции его официальное столичное прошлое.

Понятие провинция появилось в Древнем Риме. Тогда словом provincia (латинское – провинция, область) обозначали подвластные Риму территории вне Италии. Эти области управлялись наместниками из Рима. Синонимом этого слова является периферия. В любом предмете или явлении можно выделить центр и периферию. Их взаимодействие определяется многими закономерностями. Как правило, нарастающие изменения в каком-либо процессе сначала захватывают периферийные области, и лишь затем охватывают центр, когда и происходят революционные изменения. Это особенно заметно в выразительных возможностях художественных произведений, языке искусства. В книге С.М. Даниэля «Картина классической эпохи»[573] это хорошо показано на примере живописи.

Когда мы говорим о культуре в целом, то здесь взаимодействие провинции и центра (столицы) более многообразно и их взаимовлияние проникнуто центробежными и центростремительными силами. В любом государстве это взаимодействие довольно ярко себя проявляет. Правда, существуют страны, в которых несколько центров, столиц. Таковы, например, Соединенные Штаты Америки. Известно, например, что столицей кинематографии здесь является Голливуд, находящийся в Лос-Анджелесе, столицей разных областей науки – определенные университеты, разбросанные в разных городах страны, создавшие свои, зарекомендовавшие себя в сознании научной общественности, традиции. Политические решения подготавливаются в Вашингтоне, экономика зависит от Уолл-Стрита, театральная мода формируется на Бродвее. Во Франции же средоточием столичного начала является только Париж. И с давних времен провинциалы стремились покорить Париж – вспомним Стендалевского Сореля, да того же д'Артаньяна. В России, долгие годы в которой существовали и до сих пор существуют франкофильские традиции, столь же ярко проявляет себя доминирование столицы над провинцией. И в отличие от сформулированной вначале закономерности о накоплении новых элементов на периферии, все самое передовое, интересное, новаторское сначала появляется в столице, и потом постепенно доходит до провинции. Особенно наглядно это видно в моде на одежду. Но и в области идей провинция движется медленнее. Будучи распределена после окончания аспирантуры в город Петрозаводск на рубеже 60-х – 70-х годов, где было много москвичей и ленинградцев, по разговорам и темам можно было определить, в какие годы те или иные люди покинули родные Пенаты, выпестовавшие своих питомцев в модных идейных представлениях. Однако такое разделение столичного и провинциального отмечает лишь поверхностные, брутальные проявления соотношения столицы и провинций. На самом деле они много сложнее, имеют различные градации и оттенки.

Когда мы говорим о провинции, то в первую очередь возникают ассоциации с провинциальностью. Провинциальность в стереотипном проявлении – это «одурь отупляющей жизни», неспешность, размеренность быта, стремление к уюту и спокойности существования. Действительно, в провинции, как правило, более замедленный темп жизни, большая зависимость от суждений окружающих, ибо круг людей общения более ограничен, и однажды выпав из каких-то принятых рамок, человек получает клеймо на всю оставшуюся жизнь. Поэтому провинциальный человек более робок, зависит от мнения окружающих, старается не выходить за рамки общепринятого. С другой стороны, не обученный проявлениям устоявшихся условностей, часто ведет себя так, что его поведение воспринимается как проявление грубости и невоспитанности людьми, выработавшими определенные, как правило, вызванные необходимостью, этикетные правила. Чаще всего это проявляется в костюме. Так, например, желая продемонстрировать впервые приобретенный жилет, один провинциальный соискатель явился на экзамен без пиджака, наивно считая, что такое одеяние подчеркивает его светскость.

Столица же всегда отмечена сутолокой, спешкой, бурлением страстей и появлением всевозможных новинок. Это ни в коей мере не противоречит тому, что именно на окраинах зарождаются новые тенденции. Новое явление должно пройти долгую обкатку, вызреть, совершенствуясь и шлифуясь. Именно зарождение нового чаще всего вызревает на периферии. Но внедрение и распространение его характерно для столицы. Именно в периферийных областях зарождается истинно новое, накапливаются те зерна необычного, не традиционного, что способствует, в конце концов, проявлению революционных изменений. Но проявить