Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

себя это новое часто может с трудом. Мартин Вальзер описал историю провинциального историка, так и не сумевшего опубликовать свои исследования, сделанные на основе скрупулезных разысканий, так как в столице экспертом профильного журнала, от которого зависела публикация, оказался человек, концепцию которого разрушала предлагаемая работа. Дело было в Германской Демократической Республике. Но и в ФРГ автору не удалось опубликовать свой труд, ибо его идеи воспринимались там как проникнутые коммунистической пропагандой. Так часто провинциальные новаторские идеи оказываются загубленными, потому что столица не всегда в состоянии их осмыслить и воплотить.

Провинция, безусловно, более консервативна, более косна, нежели столица. Но, с другой стороны, здесь есть возможность для более углубленного осмысления каких-то сторон действительности, ускользающих от столичного жителя, втянутого в водоворот стремительно несущихся событий, что особенно характерно именно для Москвы. Об этом писал В. Пяст, характеризуя особенности петербургской поэзии: «Ярмарочная суета Москвы совершенно незнакома нашим петербургским поэтам»[574]. И в наши дни москвичи более энергичны, более подвижны, нежели петербуржцы. Особенно это видно со стороны, иностранным гостям. Как пишет Джон Николсон, пока петербуржец сиднем сидит, не вылезая из своей квартиры, москвич в минувшие три дня «продал квартиру (дважды), купил три новых машины, женился, развелся, сформировал новую политическую партию, еще раз женился и развелся и написал в постмодернистском духе отчет о полутора часах, проведенных в вашей запертой комнате»[575].

Но можно ли все же Санкт-Петербург назвать провинцией? В дореволюционном Петербурге чувствовался столичный лоск, холодность и светскость, чопорность и отстраненность, многократно отраженные в произведениях искусства. Все стало изменяться в советское время. И в этом были как отрицательные, так и положительные черты. С тех пор, когда в советское время столица была перенесена в Москву, в Петербурге происходили многообразные изменения. Уже переименование в город Ленинград не прошло бесследно. Имена имеют некое мистическое воздействие. Беспримерный подвиг горожан во время второй мировой войны наложил вторичный отпечаток на этот город и во всем мире слово «ленинградец» имеет дополнительный героический смысл, придающий величественный отблеск людям, жившим в нем. Однако неотвратимые изменения в городе происходили не только из-за переименования. Сразу после Октябрьской революции большинство дворян, чиновников, определявших столичный облик жизнедеятельности и взаимоотношений людей, по разным причинам покинули город. В их квартиры вселились рабочие окраин и крестьяне, теперь представители господствующих классов. Носителями светскости, хороших манер стали лакеи, прислуга. Оставалась, правда, еще и интеллигенция, сохранявшая традиционные ценности, в том числе и столичные. Но, увы, сокрушительные репрессии выкорчевывали из города носителей подлинной культуры, зачастую связанной с культурой столицы. Усугубила этот процесс война с гитлеровцами. Как известно, на войне гибнут лучшие. И город опять понес урон. В дальнейшем многочисленные миграционные процессы пополняли город провинциалами, число которых стало превышать количество коренных жителей, которые гордо стали себя называть «коренными ленинградцами», понимая, что они – носители чего-то неповторимого и своеобразного. Кроме того, приезжие провинциалы, как правило, более жизнедеятельны, более активны, нежели коренные жители. Не имея протекции, родственников, им приходится прилагать больше усилий, чем тем, кто здесь жил, чтобы достичь поставленных целей. Поэтому укореняются в городе только самые энергичные, стойкие, умные и смелые провинциалы. В то же время следует отметить, что, попадая в Ленинград-Петербург, люди начинают стремительно изменяться соответственно его удивительной красоте и строгости, стройности и четкости зданий. Пространство города влияет на облик людей, проживающих в нем. Легко отличить жителя города от всех других – и не только по речи, словарному запасу, но и по кинесике, жестам, мимике, по манерам, по внешнему облику. Приезжие мигом чувствуют свою непохожесть на коренных горожан, отличие от них, и вскоре начинают подражать тем, кто вызывает если не восхищение, то понимание их более высокой цивилизованности. В перестроечный и постперестроечный период в городе появилось много людей из южных окраин страны, которые стали продавать различные товары на наших рынках – в первую очередь на Сенном и в Апраксином дворе. Оказываясь с ними в маршрутном такси, пришлось увидеть определенную закономерность. Если сначала они очень странно для жителя города оповещали о необходимости остановки – чаще всего у этих рынков, то со временем в своих просьбах водителю они перестали отличаться от всех остальных. И все же, как мы видим, доля тех, кто был носителем «столичности», постоянно уменьшается. Эмиграция, повышенная смертность также способствуют этому. Таким образом, население города в целом становится все больше и больше провинциальным. Провинциальность Петербурга, все более нарастающая, проявилась и в необычной для города растущей в последнее время ксенофобии. Потрясшие страну убийства в Петербурге в начале XXI века на почве национальной неприязни отнюдь не являются традиционными для города, изначально отличавшегося терпимостью и толерантностью к людям, принадлежащим к разным этническим и конфессиональным группам.

С другой стороны, существовало и существует множество процессов, в советский и постсоветский период, как общегосударственного масштаба, так и более мелких уровней, низводивших и низводящих город в статус провинциального. Это и политические, и экономические, и административные факторы.

Как правило, столица притягивает все самое яркое и интересное из провинции. Самые выдающиеся ленинградцы и потом петербуржцы постепенно стали москвичами. Более редки случаи, когда москвичи перебираются в «северную столицу». Конечно, это не общее правило. Но все же в этом процессе много перекличек в проявлении взаимоотношений Древнего Рима и выходцев из Древней Греции, пополнявших Рим в качестве наставников и учителей. В книге «Грузинский альбом» А. Битов описывает, как он ехал из Москвы в Ленинград с московским писателем (описывались события середины 70-х годов). Договорившись заранее о поездке, Битов, привыкший к тому, что перед отъездом может не оказаться билетов в кассе, заблаговременно купил два билета. Как подчеркивает писатель, в Ленинграде, как правило, билетов (да и всего остального) меньше, чем в Москве. Его попутчик, москвич, пришел на вокзал за несколько минут до отправления поезда, и тут же без очереди купил два билета в СВ. Так на четырех билетах они и поехали в Ленинград. И публика в вагоне оказалась совсем не та, к которой привык писатель, пассажир второго класса, как он себя назвал, ставший недавно перед этим столичным жителем, и с необходимостью перенимая столичные манеры.

Связано это с тем, что все государственные учреждения сосредоточены в столице. Поэтому близость к ним помогает более быстро и просто внедрять свои новаторские идеи. И наиболее активные и инициативные люди стремятся быть ближе к этим источникам быстрого внедрения их творческих концепций. С другой стороны, и столица заинтересована в носителях инновационных процессов, почему и привлекает их. Таким поставщиком неординарных личностей, талантливых людей является