Ледяное пламя Якова Свердлова - Роман Валериевич Волков

рабочие комнаты Президиума ВЦИК были перенесены в бывшую гостиницу «Метрополь». Свердлов сам поехал во второй Дом Советов и выбрал для своей приемной угловой номер на втором этаже, выходивший окнами на площадь, которая впоследствии была названа его именем: «У входа в гостиницу, рядом с вертящейся стеклянной дверью, повесили фанерную доску с надписью красными чернильными буквами: „Приемная Председателя ВЦИК. Комната № 237“» (246).

Помимо прочих дел, Свердлов занимался агентурной работой. Да, советской спецслужбы еще не существовало, но необходимость в ней уже была, и весьма острая. Немалая сеть тайных агентов, которая им контролировалась, ежедневно прибывала в комнату № 237. Об этом вспоминала работник Секретариата ЦК Берта Станкина: «Была еще… группа посетителей, это — связные подпольных организаций, с которыми имели дело главным образом Клавдия Тимофеевна (Новгородцева) и Яков Михайлович…» (247)

Берта Захаровна немножко недоговаривала, разумеется. Ну какие еще подпольные организации в Советской России, подчиненные одному из создателей нового государства? Если называть вещи своими именами, то вот эти связные были секретными сотрудниками, сексотами. Теми, кого еще год назад Свердлов со товарищи презрительно именовал «провокаторами». Теперь же он сам стал их главным шефом. В очередной раз отмечаем, что заслуги Якова Михайловича в формировании спецслужб нового государства дружно замолчаны его биографами советского периода.

Кстати, Берта Станкина в шпионских играх была не случайным человеком. Чуть позже она станет одним из организаторов военной разведки в РСФСР — инспектором регистрационного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики (248). Эта структура в дальнейшем трансформируется в Главное разведывательное управление Генштаба — легендарное ГРУ.

Зато о другой, публичной, роли председателя ВЦИК официальная историография разливалась соловьем. Тысячи крестьян и рабочих устремились поговорить с советской властью. И олицетворением этой власти был Яков Свердлов, сутками напролет сидевший в комнате № 237.

Сотни жалоб на голод и кулаков, о разделе земель и собственности помещиков между крестьянами. Ходоки, делегаты, представители несправедливо обиженных вереницей шли и шли в комнату на втором этаже гостиницы «Метрополь»: «Особенно запомнился мне день 28 июня, пятница. Вдруг со стороны лестницы послышался шум, и из-за угла показалась толпа человек в тридцать — сорок. В этот день у Свердлова был обычный прием. Он встал и сказал:

— Я Свердлов! Если я вам нужен, заходите…

Когда они заговорили, гнев, который их привел, вырвался наружу. Голод. Хлеба нет. Детишки мрут» (246).

Описаний добрых поступков Свердлова, его неравнодушия, его открытости к нуждам простого народа сохранилось немало. Яков Михайлович лично разбирался с проблемами простых граждан, ездил на заводы успокаивать голодных рабочих. Да, конечно, не стоит скидывать со счетов тот факт, что эти рассказы были составной частью мифа о героях революции, «самых человечных людях». Тем не менее такое поведение одного из лидеров и создателей Советского государства не идет вразрез с его психологическим портретом, составленным по рассказам очевидцев дореволюционного периода.

«На фабрике Жако, легко вскочив на бочку, Свердлов объяснял, почему нужна хлебная монополия, почему нельзя допустить свободу торговли. Слова его уже встречались одобрительными репликами: „Правильно! У одного мешками запасы, а у другого вовсе ничего!“ И когда он спросил, кто за хлебную монополию, поднялся лес рук» (246).

Мог ли так поступить знакомый нам товарищ Андрей? Да, разумеется. Более того, тот горячий и отзывчивый парень, знакомый нам по предыдущим главам этой книги, попросту не мог бы отреагировать иначе. Он получал запрос масс и предлагал вариант решения.

Понимал ли Свердлов, каковы будут печальные экономико-политические последствия внедрения хлебной монополии? Возможно, что выраженное чувство справедливости порой оказывалось слишком эмоциональным помощником для принятия взвешенных исторических решений.

Глава 44. Пуля для германского посла

Долгожданный V съезд Советов должен был проходить в зале Большого театра. После переезда советского правительства в Москву все крупные собрания проходили именно здесь — рукой подать до Кремля и ВЦИК в «Метрополе». Но противники большевистской узурпации власти решили нанести упреждающий удар. Накануне ночью Свердлов срочно отправился… под сцену Большого.

«В четвертом часу появился начальник охраны Большого театра. Он сообщил, что под сценой обнаружена адская машина. Яков Михайлович пошел вместе с ним в театр. Он вернулся через полчаса, сказал, что адская машина разряжена, и спросил, видел ли кто из присутствующих в постановке Большого театра „Евгения Онегина“» (246).

В данном случае в Якове Свердлове проснулся не театрал, а следователь. По горячим следам он намеревался найти злоумышленника в составе труппы или работников сцены Большого театра. Безуспешно. Но почему же именно классическая опера Чайковского привлекла особенное внимание председателя ВЦИК и негласного главы еще не существующей тайной полиции? К помпезному оформлению официальных мероприятий советская власть придет лишь в довольно отдаленном будущем, а в середине 1918 года позади президиума обычно ставились какие-нибудь декорации, из имевшихся в Большом:

«Для завтрашнего заседания были установлены декорации, изображавшие гроты и развалины замка. Яков Михайлович велел убрать всю эту средневековую чертовщину и выбрал из всего предложенного декорацию первого акта „Онегина“.

Делегаты V Всероссийского съезда Советов стоят перед входом в Большой театр, где проходили заседания. 1918 год

Это всех развеселило. Тут же кто-то изобразил, как Спиридонова с Камковым исполнят дуэт: „Слыхали ль вы, слыхали ль вы, как боль-боль-боль-большевики…“» (246)

Мария Спиридонова и Борис Камков (Кац) были лидерами фракции левых эсеров. Отношения коммунистической партии и недавних союзников по революционной борьбе к июлю накалились до предела. Собственно, левые эсеры были главными подозреваемыми в несостоявшейся диверсии. Индивидуальный террор был излюбленным тактическим средством партии социалистов-революционеров на протяжении почти двух десятков лет. Взрывам и выстрелам ничего не смогла толком противопоставить царская охранка. Эсеры небезосновательно полагали, что и у большевиков в арсенале не окажется ничего убедительного против точечных политических убийств.

4 июля 1918 года в Москве начался V съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов. Именно его делегатам, помимо прочего, отводилось утверждение конституции. Съезд торжественно открыл Яков Свердлов: «Свердлов: По поручению Ц. И. К. Совета рабочих, красноармейских, крестьянских, казачьих, депутатов, объявляю 5-й Съезд Советов открытым» (249).

Однако с первых минут работы стали закрадываться сомнения, что съезд будет проведен так, как было заказано Лениным и задумано Свердловым.

Вильгельм фон Мирбах был потомственным прусским аристократом

Многочасовые дебаты большевиков с представителями других партий в 1917 году и первой половине 1918-го считались нормальной практикой. Но после ухода левых эсеров из Совнаркома всяческие признаки конструктивного взаимодействия с оппозицией пропали. Теперь партийная принадлежность перевешивала любые иные аргументы, и большевикам их конкуренты оппонировали, попросту чтобы утопить