Дитя чумного края - Натали Абражевич

Остервенение и неожиданная резкость этих слов противно пригвоздили к лавке. Гертвиг снова глянул вдаль, на небо, и почувствовал как губы против воли расползаются в кривой усмешке.

Может, лучше. Только почему-то очень тяжело.

Пока он силился найти в себе слова, чтобы ответить, раздались шаги, и появился Бурхард. Гертвиг вдруг поймал себя на мысли, что не знает, по случайности ли это, или же он заявлялся всякий раз намеренно, чтобы не дать побыть наедине. Как будто опасался, что дай им поговорить подольше, и каким-то чудом Гертвиг сможет Йергерта отнять, вернуть себе.

— Чего ты здесь вдруг? — Спросил Бурхард. — Тебя ведь в фирмарий не загнать пинками.

Гертвиг уж привык, что люди словно перестали его замечать — привыкли, что безмолвный истукан не отзывается, не реагирует, и уже даже не трудились проверять. Он молча наблюдал.

Йергерт взглянул еще раз напоследок, раздраженно дернул ртом и пошел прочь.

— Постой, — окликнул Бурхард.

— Не сейчас! — тот даже не притормозил, через плечо не глянул.

Два отца остались молча смотреть вслед.

— Что ты ему сказал?

Бурхард резко обернулся. Гертвигу почудилась в нем ревность, взбудораженность наседки, у какой вдруг попытались отнять яйца.

Он заставил себя оторвать глаза от облаков и посмотрел в лицо с убойной прямотой.

— Ты в большей мере был ему отцом все эти годы, — выговорил он. Не в ответ, а потому, что рассудил, что раз уж начал, стоит договаривать все то, что может после не успеть сказать — не только Йергерту.

— К чему ты это? — настороженно переспросил почти что так же, как и Йергерт прежде, хмурящийся рыцарь.

— Ты растил его все эти годы так старательно, как мог, и я хочу сказать тебе спасибо. Жаль, что он так и не счел тебя отцом вместо меня — ему бы было лучше.

Бурхард подошел, навис — тень скрадывала выражение лица. Гертвиг отметил что, должно быть, уязвил его, хотя и не хотел.

— А так уж ли не смог? За всем, что должен был бы делать ты, он ходит именно ко мне, и я все делаю — так чем я не отец?

Гертвиг прижмурился. Его ужасно утомил напор, с каким и сын, и Бурхард огрызались, точно он хотел их зацепить или поспорить. Он отвык все это выносить, и предпочел бы отмолчаться — привалиться к стенке, ухнуть в мутную апатию и вынырнуть спустя декаду или месяц или вовсе никогда. Он слишком изнурен для споров.

— Ты бы сделал для мальчишки многое, но все-таки не все, — сказал он все же. — Потому что слишком уж боишься сделать что-то, от чего он отвернется от тебя и точно уж не назовет отцом.

Свистел летящий из предместий ветер, гнал оттуда запах дыма из селянских труб. Позли неутомимые, не знающие остановок облака, и мутный свет сменился проскочившим между них лучом.

— Да что ты? — холодно переспросил вдруг ставший едким, даже ядовитым Бурхард.

Гертвиг выбрал отмолчаться — он уже сказал все, что хотел. Подумал только, что если достанет еще сил, то надо извиниться перед Вельгой — за все годы. А потом — да хоть бы в самом деле раствориться в себе навсегда.

Лишь напоследок промелькнула мысль: а то ли ощущают шепчущие, день за днем смотрящие, как утекает их рассудок? Он не знал, но думал, что, должно быть, что-то очень схожее.

* * *

Скакун шел бойко — хорошо объезженный, но возрастной и жутко неудобный для Йерсены. Шаг его был валким, а спина широкой до того, что чудилось: бочонок оседлала. Она много времени убила, чтоб приноровиться, но теперь в седле держалась крепко.

Зайдя на новый круг, она ударила мишень, пронесшись мимо, и небрежным жестом отмахнулась от стрелы, какую пожилой наставник выпустил с навесом — поток ветра снес ее и уронил куда-то в траву.

— Ну, сойдет пожалуй, — скупо похвалил ворчливый рыцарь. — Все, вышагивай.

Она уже привыкла, что теплее слов он не желает расточать, внимания не обращала. Было бы, к чему придраться — он бы случая не упустил, а значит, делает все в точности, как надо.

Она натянула повод, вывела коня на внешний круг и разрешила поплестись ленивым шагом, тряским и шатающимся.

— Напросись поехать с кем-нибудь, как соберутся, — велел рыцарь. — Я скажу, чтоб в оружейной тебе выдали каких-нибудь железок.

— Хорошо!

Он, морща рот, кивнул, и прочь поплелся, явственно хромая перебитыми ногами. Правую ему ломали еще в первые года войны, на левой раздробил колено — падал из седла в сумбурной круговерти боя. Оба раза его кое-как сумели подлатать, но с возрастом ходить он стал паршиво; еще пара лет — и вовсе ляжет.

За стрелой он наклонялся с явственным трудом.

— Ну наконе-е-ец! — Едва он скрылся, протянула Орья. Она поднялась и отряхнула мечущийся на ветру подол. Приблизилась и встала точно у границы плаца. — Я уж думала, вы вовсе не закончите.

Конь безучастно прошел мимо. Йер с его спины рассеянно кивнула, но не отвечала.

Они толком не мирились, но со временем все стало почти в точности, как было. Орья слишком не любила быть одна или торчать с другими, чтобы вовсе от нее отстать. Прошло уж много лет, но орденская жизнь по-прежнему была Орьяне слишком чужда, чтобы уживаться без посредника и без проводника. А Йер не возражала, хоть держалась с некоторой отстраненностью, с какою не могла и не хотела что-то делать.

С Йергертом они по-прежнему не только виделись, но и постель делили.

— К Содрехту напросишься? — спросила Орья в спину.

— Да, наверное, — небрежно оглянулась Йер.

— И Йергерт ведь небось поедет… Говорит, что засиделся в замке — сил уж нет. Он собирался как-нибудь на днях куда уехать.

— Кто бы его звал, — угрюмо пробурчала Йер под нос. — Да и не ты ли его утомила.

Она знала, что ее не будет слышно, и не отказала себе в том, чтоб раз ответить честно. Глубоко вдохнула.

— Вряд ли ему хватит наглости напрашиваться с Содрехтом, — сказала она громко. — Кстати, так когда ты ему скажешь?

Йер взглянула на подругу через плац — фигура выглядела одинокой и нахохленной, а ветер рвал подол и пряди. Орья ежилась — от ветра или от вопроса?

— Никогда. Я Йергерта отправлю, — наконец ответила она.

Йерсена скрипнула зубами, но сказала по возможности спокойно:

— Брось. Тебе он ничего не сделает, от силы наорет, а Йергерту лицо начистит точно. Или попытается скорее — там уж кто кого…

— Ну тучи-то так не