История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

class="a">[414]. Любопытную информацию о составе собственно монгольской армии можно почерпнуть из переписки между некими кипчаком Карасонкуром из багдадской армии и Султанчуком. Последний «родом хорезмиец, состоял в монгольском езеке (военном подразделении. — Прим. авт.). Он послал Карасон-куру письмо. «Мы-де с тобой одной породы. Я после долгой беготни по немощи и нужде подчинился, примкнул к служению его высочеству и меня жалуют. Пожалейте и вы свою жизнь»»[415]. В данном тексте прямо говорится, что у рассеянных кочевников, лишённых своего племени, нет другого выбора и альтернативы, как служить монгольскому государству.

Характерно, что после взятия Багдада Хулагу практически полностью сохранил прежнюю управленческую администрацию. «В тот же день, когда казнили халифа (Мустасим, последний халиф из рода Аббасидов. — Прим. авт.), его везира, Муайид-ад-дина ибн Альпами послали в город на должность везира и Фахр ад-дина Дамгани на должность сахиб-дивана. Али-бахадура назначил на должность воеводы и главы торговцев и ремесленников»[416]. Для обеспечения же контроля над местными чиновниками в Багдад был назначен гарнизон во главе с монгольскими военачальниками. «Элькэй-нойона и Карабукая с тремя тысячами всадников он (Хулагу. — Прим. авт.) назначил и отправил в Багдад, чтобы они его благоустроили»[417]. Такая система организации власти позволяла сохранить преемственность и в первую очередь в вопросе управления и обеспечения сбора налогов. Поведение Хулагу в Багдаде — один из наиболее показательных примеров того, что одной из целей завоевательных походов армии Монгольской империи помимо получения военной добычи постепенно становится приобретение нового податного населения, способного обеспечить при грамотной эксплуатации повышение доходов государства.

Следующим объектом для удара армии Хулагу стала Сирия. В конце 1259 года был штурмом взят Халеб, а Дамаск покорился монголам. Однако в 1260 году монгольская армия под командованием некоего Кит-буги была разгромлена в Сирии войсками египетского султана Кутуза. Любопытно, что «большая часть воинов Сирии и Мисра (Египта. — Прим. авт.) были отбившимися и беглецами из войска султана Джелаль-ад-дина»[418]. То есть фактически это были кочевники кипчаки и канглы из состава бывшей хорезмийской армии, ставшие теперь наёмниками на службе Египта.

Египетские войска после своей победы «разграбили лагерь Китбукая, захватили в полон его жён, детей и родичей»[419]. Обратим внимание, что Кит-буга совершает поход со всеми своими домочадцами. Этот факт лишний раз подтверждает, что собственно монгольские войска уже представляли собой кочевые объединения нового типа, пришедшие на смену классическому племени. То есть они сохраняли кочевой образ жизни, что было весьма выгодно для монгольского государства. Так как благодаря кочевому образу жизни его воины обеспечивали свои минимальные потребности. В то же время они уже не являлись племенами классического типа, лояльность которых государству всегда находилась под сомнением. За поведение воинов, входивших в состав монгольской «тысячи», отвечал их командир. И если среди воинов, скорее всего, в основном были те же кипчаки и канглы или представители других тюркских кочевых племён, то командиром в данном случае был Кит-буга, выходец из Монголии, из племени найман.

Для новой монгольской традиции управления было важно, что служившие Египту кипчаки и канглы, как, впрочем, и те из них, кто находился в Венгрии, Болгарии, Никейской и Латинской империях, были наёмниками и зависели от финансирования со стороны государства. Во многом это было связано с тем, что в этих странах было невозможно поддерживать племенную систему организации. Вытеснив не согласных признать их власть тюркских кочевников со всех территорий, где было можно вести традиционный кочевой образ жизни, монголы лишили их возможности сохранить племя. Соответственно, для Монгольской империи они были неопасны, потому что не представляли собой политической и социальной племенной альтернативы для той массы кипчаков, канглы, других тюркских кочевников, которые теперь служили в составе многочисленных монгольских «тысяч» по всей территории Монгольской империи.

Поражение Кит-буги стало последним аккордом экспансии, совершённой объединёнными силами Монгольской империи, управляемыми из одного политического центра. Все дальнейшие завоевательные походы монгольских войск происходили по инициативе отдельных государств, образовавшихся на месте распавшейся империи. Летом 1259 года Менгу-хан скончался во время похода против империи Сун в Южном Китае. Его смерть привела к расколу государства и началу периода междоусобных войн.

Между тем поход в Южный Китай, в ходе которого умер Менгу-хан, был весьма масштабным мероприятием. Война против Сун более или менее постоянно велась с момента завершения войны против империи Цзинь. Со времени прихода Менгу к власти китайское направление получило особый приоритет. Выше мы отмечали, что Монгольская империя при Менгу всё активнее использовала в своих интересах китайский опыт государственного строительства. И если в западных землях империи, чуждых китайской государственной традиции, организационные требования монгольских императоров приживались с большим трудом, то в Китае и общество, и особенно местные элиты из числа киданей, чжурчженей и китайцев наверняка восприняли новую политику монголов с большим пониманием. Восстановление привычных правил в упорядоченном государстве, управляемом согласно классическим конфуцианским традициям, означало, что Монгольская империя идёт по пути всех «северных варваров», завоёвывавших в разное время Китай. При Менгу Монгольская империя становится всё больше китайской. Соответственно, это облегчает монголам ведение войны против Сун, которую они ведут в основном руками китайских, киданьских и чжурчженьских войск.

Заметно, что главной целью войны становится не получение военной добычи, а приобретение территорий с податным населением. Монголы уже не предоставляют территории в распоряжение перешедших на их сторону сунских чиновников и военачальников, как раньше цзиньским. У них теперь есть эффективный механизм государственного управления китайского типа и они просто интегрируют людей и чиновников с завоёванных территорий в уже готовую государственную систему. К примеру, в 1258 году «хан (Менгу-хан. — Прим. авт.), переправившись через реку Дуншен-хэ, отрядил чиновника Лю-тхай-пьхин учинить перепись народу в Син-юань. Летом, в четвёртый месяц, имел пребывание у Лю-пхань-шань, куда явились к нему все тамошние провинциальные и уездные правители»[420]. Менгу-хан ведёт себя уже вполне как китайский правитель.

Сильно отличается от раннего периода монгольских завоеваний в Китае и политика в отношении перешедших на сторону монголов воинских формирований. Напомним, что на первом этапе войны против Цзинь китайские, киданьские, чжурчженьские войска обычно оставались в распоряжении своих командиров, что сыграло большую роль в победах монгольской армии. В то же время в новых условиях политика по отношению к перешедшим на сторону империи китайским формированиям изменилась. Так, Менгу «в день Бин-чень осадил Да-хо-шань, и комендант Ян-да-юань сдался. Перевёл Ян-да-юань советником в Сычуань, а войска его присоединены к армии»[421]. Империя, очевидно, уже не нуждается в поддержке переходящих на её сторону вражеских военачальников и их сразу отделяют