История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

киданей и чжурчженей. Соответственно, можно было избежать зависимости от китайских чиновников при использовании их технологий управления. Это имело значение для завоевавших Китай кочевников с точки зрения эффективности контроля над ним. Во-вторых, существовала проблема двойственного характера организации монгольского государства. С одной стороны, при Угедее, Гуюке, Менгу существовала централизованная империя с системой налогообложения, а также частично финансируемой из центра армией. С другой — империя состояла из улусов чингизидов, обладавших определённой внутренней автономией. Эксплуатацией территорий занимались чиновники центрального правительства. В то время как собираемые ими ресурсы шли не только на государственное потребление, но и распределялись среди чингизидов, в улусах которых в то же время проживала большая часть собственно монгольской армии.

В целом необходимость использования в Монгольской империи китайского опыта государственного строительства была связана с рядом факторов. Во-первых, с географической близостью Китая к Монголии. Во-вторых, со значением Китая как богатейшего источника материальных ресурсов. В-третьих, стоит отметить имевшийся у киданей и чжурчженей богатый опыт управления Китаем и китайцами. В-четвёртых, огромная территория империи со столь разным населением, различающимся по языку, культуре и вероисповеданию, ставила вопрос об укреплении центральной власти. Отсюда стремление Гуюка и Менгу первым делом провести переписи населения даже на тех территориях, которые не были знакомы с этой традицией. Понятно, что сама концепция проведения переписей в этот период времени была чисто китайской традицией и была связана с потребностями государственного, общеимперского управления.

Однако механический перенос китайской традиции государственного строительства на огромную территорию Монгольской империи был заведомо неэффективен. Построить «китайскую» империю, управляемую по единым стандартам из Монголии, было практически невозможно. Проблема была не только в огромных расстояниях между отдельными провинциями империи, наличием в них собственных традиций государственного устройства и культурных особенностей. Значительно большее значение имело организационное деление империи на систему самостоятельных улусов, возглавляемых чингизидами. Фактически существовало противоречие между стремлением отдельных улусов к самостоятельности и попытками добиться централизации власти в империи в целом.

В принципе раскол империи на отдельные составляющие её части был практически неизбежен. Собственно монгольская система организации, состоящая из отдельных улусов чингизидов, не могла обеспечить каналов устойчивого распространения новой имперской традиции по всем завоёванным территориям. Во многом это было связано с тем, что вне пределов Китая на завоёванных оседлых территориях также весьма активно происходил процесс восстановления традиционных местных систем управления и эксплуатации местного населения.

Более того, каждый монгольский улус был открыт внешнему культурному и цивилизационному воздействию. Во многом это было обусловлено тем, что Чингисхан и его сподвижники создали принципиально новую систему политической организации кочевого общества. Они разорвали старые племенные связи и тем самым усилили степень взаимодействия кочевого общества с внешним миром. Это было связано с искусственным смешением внутри монгольских улусов выходцев из различных степных племён и даже оседлых жителей. Кроме того, имело значение повышение их политического статуса над всем остальным населением завоёванных монголами территорий.

Таким образом, монгольский улус представлял собой мощное военно-политическое объединение, доминирующее над окружающими его зависимыми территориями, но одновременно открытое внешнему влиянию. Поэтому монгольские улусы на местах находились между политикой имперского центра, которая опиралась на китайскую традицию государственного строительства, и тем влиянием, которое на них оказывали местные сообщества. Последние иногда обладали развитой собственной государственной традицией. При этом монгольские улусы также обладали собственной организацией.

По большому счёту, именно занимаемые империей огромные расстояния, несмотря на развитую почтовую службу, мешали построению единой централизованной империи китайского типа. Дело даже не в том, что сам факт проведения переписей как основного условия существования централизованной системы налогообложения, встречал упорное сопротивление, как это было на Руси. Проблема заключалась в том, что вне Китая оказалось невозможно построить китайскую систему управления. За пределами Китая не существовало чиновничьего сословия, способного обеспечить эффективное управление зависимым населением. Без наличия соответствующего бюрократического аппарата любые попытки организовать механический перенос китайской имперской традиции на другие зависимые территории были обречены на провал. Хотя нельзя утверждать, что такие попытки не предпринимались.

В этой связи весьма возможно, что одна из попыток создать подобную бюрократическую структуру была предпринята на территории Руси, где существовали так называемые баскаки. Введение института баскачества было тесно связано с переписью населения, а следовательно, и с организацией его регулярного налогообложения. «Ханские ярлыки не оставляют сомнения в том, что баскаки имели ближайшее отношение к сбору налогов»[392]. Причём, что характерно, баскаки располагались непосредственно на территории русских княжеств в отдельно стоящих слободах.

Любопытно свидетельство летописей о том, что в отряды баскаков набирали в том числе и местное население. Некий баскак Ахмат «имел в своём распоряжении отряды, которые пополнялись «людьми», сходившимися «со всех сторон», и состояли частью из «бесермен», а частью из «Руси»; они жили в особых слободах; в одном из таких отрядов, например, переходившем из одной слободы Ахмата в другую, было 30 человек «Руси» и двое «бесермен»»[393]. Важно, что баскаки не вмешивались в традиционную систему местного управления, которая оставалась в руках русского князя, за исключением, очевидно, одного важного момента — сбора налогов в интересах империи. Фактически баскаки должны были представлять военно-бюрократическую структуру. Её главной задачей было обеспечение унификации налогообложения согласно единым имперским нормам. Они, в свою очередь, базировались на китайской традиции государственного устройства.

Впоследствии когда централизованная Монгольская империя прекратила своё существование, то изменилась и система эксплуатации зависимой территории Руси. Вместо бюрократической системы, управляемой из имперского центра, налоги начинают собирать не баскаки, а местные князья. После чего они выплачивают налоги улусу Джучи, как преемнику Монгольской империи. Таким образом, русские князья получают свои территории от монгольского государства в кормление и централизованная имперская система налогообложения перестаёт существовать. Вместе с ней исчезают и баскаки, как неудавшийся прообраз имперской бюрократии китайского типа.

Вопрос об имперской бюрократии во времена Монгольской империи вообще очень интересен. Выше мы пришли к выводу о том, что при Угедее была восстановлена прежняя китайская система управления Северным Китаем, а затем при Гуюке и, особенно, при Менгу были предприняты попытки её распространения по всей территории Монгольской империи. Одновременно Китай приобрёл огромное значение для строительства Монгольской империи, как важнейший источник материальных ресурсов. Здесь централизованно осуществлялся сбор налогов, которые частично шли на потребление чингизидов, а частично на обеспечение административного аппарата, включая и снабжение имевшейся на территории Северного Китая армии.

Отсюда возникает вопрос: где находился в это время реальный административный центр управления китайскими провинциями Монгольской империи? Можно ли полагать, что он располагался в столице империи Каракоруме или на территории собственно Китая? Для понимания хода дальнейших событий это чрезвычайно важное обстоятельство.

Одно из наиболее интересных описаний Каракорума