Цена разрушения - Адам Туз

ввести более щедрые квоты на сталь. И сейчас, после нескольких месяцев нетерпеливого ожидания, это обещание исполнилось. 17 июня 1938 г. на совещании с Герингом Гитлер увеличил квоту на сталь для вермахта с 325 тыс. до 500 тыс. тонн[736]. В течение следующих месяцев она достигла 658.333 тонн. К августу 1938 г. вермахту доставалось 35–36% всей стали, выплавленной в Германии. Если к этому добавить поставки в соответствии с Четырёхлетним планом и программой военного дорожного строительства, то на долю вооружённых сил придётся уже более 40% стали. Ещё более значительной была доля достававшихся им более дефицитных импортных металлов, таких как медь. Летом 1938 г., номинально существуя в условиях мирного времени, нацистский режим переводил германскую экономику на военное положение.

Всё это имело драматические финансовые последствия. В начале 1938 г., ещё до аншлюса, рейхсминистр финансов Шверин фон Крозиг и президент рейхсбанка Шахт пришли к решению о том, что перегретой германской экономике требуется некоторая доза фискального консерватизма[737]. В марте 1938 г. прекратился выпуск облигаций Mefc?[738]. Крозиг и Шахт договорились о том, что отныне Рейх должен соблюдать традиционные принципы государственной финансовой политики. Текущие расходы должны быть ограничены до уровня, оплачиваемого за счёт налогов. Разовые расходы и долгосрочные инвестиции должны финансироваться за счёт национальных сбережений посредством нормальной, неинфляционной системы долгосрочных займов. Но резкое возрастание международной напряжённости после аншлюса поставило крест на этой программе экономии. Вместо того чтобы сокращаться, как надеялись Шахт и Крозиг, военные расходы лишь резко выросли.

30 мая Геринг уведомил армию о том, что «в отношении денег <…> в будущем нам больше не придётся беспокоиться <…> о решении этого вопроса должно было позаботиться политическое руководство»[739]. Хотя Рейхсбанк не отступал от своей линии в отношении облигаций Mefo, для финансирования громадных военных расходов использовались краткосрочные казначейские облигации (Schatzanweisungen), первоначально созданные для того, чтобы дать Рейху гибкий финансовый инструмент ограниченного использования. С апреля по октябрь 1938 г. одна лишь германская армия истратила не менее 4.9 млрд рейхсмарок, что составляло более 5% общего национального дохода[740]. За календарный год доля военных расходов в национальном доходе достигла 19%.

Этот резкий рост военных расходов ознаменовал собой решающую развилку. Вплоть до 1938 г., несмотря на чрезвычайно быстрый рост сектора вооружений, приводивший к отдельным компромиссам (особенно в отношении приоритетов по импорту), в своём развитии он тем не менее не обгонял другие секторы экономики. В сравнении с провалом 1932 г. к 1937 г. и в сфере деловых инвестиций, и в сфере семейного потребления наметилось скромное восстановление. Это стало возможным главным образом благодаря огромному резерву незадействованных ресурсов. Армия безработных, составлявшая в 1933 г. 6 млн человек, позволяла одновременно и увеличивать расходы на вермахт, и возрождать гражданскую экономику. Главным фактором, препятствовавшим развитию германской экономики, служили внешние ограничения, накладываемые платёжным балансом. К 1938 г. германская экономика достигла пределов, задаваемых этим типом экстенсивного экономического роста. Было невозможно согласовать 70-процентное увеличение военных расходов и крупномасштабные инвестиции в рамках Четырёхлетнего плана с дальнейшим ростом потребления. Несмотря на ежегодный рост производства на 8%, семейное потребление застыло на одном уровне[741]. Но констатация этого факта не даёт представления о болезненном процессе корректировки, происходившем в германской экономике. Более показательным является такой критерий, как сталь. В пересчёте на сталь количество материалов, доступных для использования в невоенных целях, с марта по июль 1938 г. сократилось на 25%, с уровня в 1345 млн тонн до 1041 млн тонн[742]. Этот откат был бы ещё более серьёзным, если бы не принятое в конце 1937 г. решение до предела увеличить выплавку стали в Германии. Благодаря мобилизации всей доступной рабочей силы и лома, а также специальным поставкам высококачественной шведской железной руды, германские сталеплавильные заводы в 1938 г. достигли рекордного годового производства, составлявшего почти 21.5 млн тонн[743]. Поскольку американская экономика снова скатилась в рецессию, Германия (по крайней мере ненадолго) заняла первое место в мире по производству стали.

Последствия этого перераспределения ресурсов для остальной германской экономики, несомненно, были очень печальными. Но в условиях, когда война казалась неизбежной, нацистское руководство не колебалось. Летом 1938 г. Геринг заявил представителям армии: «Вооружённые силы не должны беспокоиться о судьбе экономики. Всю полноту ответственности за это несёт фельдмаршал [т.е. сам Геринг]: крах некоторых секторов экономики не имеет значения. Мы что-нибудь придумаем. Рейх не оставит экономику без поддержки»[744]. 8 июля, выступая с важной речью перед ведущими представителями авиационной промышленности, Геринг затронул и вопрос последствий нового подхода для отдельных предпринимателей. В те моменты, когда эмоции мешали ему связно выразить свои мысли, он бил кулаком по столу. Германия столкнулась с возможностью «мировой войны, в которой» в число её врагов войдут «Франция и Англия, Россия [и] Америка в качестве главных сил»[745]. Геринг не сомневался в том, что даже если Америка не вступит в войну в качестве сражающейся страны, Великобритания и Франция смогут опираться на её «колоссальные запасы сырья»[746]. С учётом возможностей этой грандиозной коалиции немцев ожидает «величайший судьбоносный час в истории Германии». И всё должно быть поставлено на крупномасштабную программу вооружений. «Я утверждаю не кривя душой — мы не сможем спасти своё отечество, если только не принесём в жертву этому все наши страсти». Германской промышленности следует забыть все свои опасения в отношении избыточных мощностей и долгосрочной прибыльности. Всё, что имеет значение — победа в войне.

Однако ради достижения этой цели мы должны пойти на риск. Мы должны поставить на карту всё лучшее <…> никто из нас не существует сам по себе <…> судьба всех нас связана с судьбой Германии <…> Неважно, если кто-то говорит: «Я отвергаю национал-социалистическую систему». Мне всё равно. Пусть себе отвергает, всё равно это та система, которая в данный момент решает судьбу Германии. Именно поэтому он волей-неволей будет с нами сотрудничать <…> Господа!., я вмешаюсь не колеблясь ни секунды — да-да, ни секунды, как я уже доказал в связи с другим вопросом [речь идёт о Reichswerke] — и разом конфискую <…> весь бизнес, если приду к выводу, что его непонятливый владелец смотрит на мир с перспективы стульчака своего предприятия [Klosetedeckelhorizont] и не в состоянии проявить чуть больше дальновидности <…> и он должен будет уйти. Один росчерк моего пера — и он останется без своего бизнеса и без своей собственности.

Абстрагируясь от неприкрытых угроз Геринга, очевидно, что экономическая