Глумовы - Федор Михайлович Решетников

Барыня принялась тузить Курносову, как только могла, грозилась отправить ее в полицию, но вытолкала за ворота, не дав ни куска хлеба.

Бессознательно подошла она к плотине. Пруд… Темнеет. Спустилась она к плоту, поглядела на набережную, никого нет. Спустилась с плота по колена; вода студеная, как в ключе… Вышла она из воды.

– Еще пруд, то ли дело у нас-то! – сказала она и пошла к самым вешникам под крышу. Там она заснула.

Звонят в большой колокол. «Пойду в церкву». Был какой-то праздник, и поэтому в церкви было человек тридцать, а на паперти стояло шесть женщин в ободранных одежонках, с истасканными лицами, протягивающих руки в то время, когда кто-нибудь шел мимо них в церковь или из церкви, и голосящих на разные тоны: «Милостыньку, Христа ради, убогой, слепой»; и если которая-нибудь из них получила копеечку, то на нее все нападали, обзывали ее отборною бранью…

Курносова приткнулась к последней.

– Ты куда! нет, что ли, других-то церквей?

– Гони ее, Марья, шкуру белолицую, – голосили нищенки.

Курносова молчит. Ее стали выталкивать. Шел купец.

– Ах вы, негодяйки! где вы стоите? – крикнул он на нищих.

Вышла из толпы нищенок корявая и, протянув руку, запричитала:

– Слепой, убогой… подай, купец-отец, благодетель!

– Свиньи! – сказал купец и вышел.

– Ишь, пузо-то лопнуть хочет! нахапал денег-то: два дома имеешь, а нищим хоть бы грош дал, чтоб те околеть! – ворчали нищенки, следя за удаляющимся купцом.

Подал кто-то Курносовой денежку.

– Ну-ко кажи!

– Дели на всех! – голосили нищенки.

Курносова показала денежку; денежку от нее отняли и ее стали гнать. Но из церкви стали выходить люди. Все нищенки протянули руки и заголосили на разные тоны. Прасковья Игнатьевна дрожала от страху и шепотом просила милостыньку, проклиная свою жизнь. Она получила три копейки да два грошика.

Прасковья Игнатьевна очень была рада, что насобирала четыре коп. денег; она пошла на рынок, где и купила хлеба. Отдохнувши немного у гостиного двора, она пошла искать себе места.

Долго Прасковья Игнатьевна бродила по городу. Придет в один дом, говорят: не надо; в другом говорят: мы без рекомендации не принимаем, кто тебя знает, может быть, ты и воровка… Ходила, ходила Прасковья Игнатьевна, села на тротуар и заплакала.

– Ты что плачешь? – спросила ее какая-то старушка.

– Ой, тетушка, заблудилась я… не знаю, что и делать.

– Ишь ты! Как же ты это заблудилась-то? Нездешняя видно?

– Из таракановского завода приехала с дядей Глумовым да мастером Корчагиным.

– Зачем, матка, приехала-то?

– Место они мне хотели найти.

Мало-помалу старуха разговорилась с Курносовой, пожалела ее и посоветовала ей сходить теперь же наискосок на постоялый двор, где хозяйка нуждалась в работнице.

Двор был весь загроможден телегами, наполненными разною кладью, лошади распряжены; около них суетятся четыре-пять ямщиков; под телегами снуют курицы, выклевывая овес.

Курносова подошла к одному ямщику, который был поближе других. Она поклонилась ему, когда он поглядел на нее.

– Ты што, ехать, что ли?

– Нет.

– Ну?

– Место ищу в работу.

Вышла из дому хозяйка, оглядела Прасковью Игнатьевну и спросила от нее паспорт. Та дала. Хозяйка, взяв билет, подала его прочитать грамотному ямщику.

– Красивая! – сказал ямщик.

– Да что писано в бумаге-то? – спросила хозяйка.

– Можно: двадцати лет; баба-вдова!

– Да ты говори, что писано, вислоухой!

Ямщик кое-как прочитал вслух; хозяйка, слушая, оглядывала Прасковью Игнатьевну.

– Стряпать умеешь? – спросила хозяйка Прасковью Игнатьевну.

– Умею.

– Ну ладно, посмотрим.

С первой же минуты хозяйка заставила Курносову мыть стол, посуду, выносить помои. У нее болела голова, она чувствовала то жар, то озноб. Ночью она стала бредить; хозяйка злилась, хотела выбросить ее на улицу, но ямщики посоветовали свезти ее завтра в больницу.

Итак Прасковью Игнатьевну свезли в больницу.

XXI

Между тем как Прасковья Игнатьевна странствовала в поисках за местом, Корчагин, не найдя ее у Подкорытова, вместе с Глумовым отправился в свою очередь ее отыскивать. Но его странствиям суждено было кончиться очень скоро. Оба приятеля попали в острог, где и просидели три недели. Сначала их обвиняли за кражу у Бакина золотых часов с дорогими камнями. А потом, так как у них не было билетов на выезд из завода, то начальство стало требовать из завода сведения: кто такие Корчагин и Глумов и чем они занимаются. Управляющий Бакина по приказанию своего хозяина уведомил таракановское заводоуправление, что Корчагин силою вломился в комнаты Бакина, и поэтому Бакин просит наказать злодея по-заводски. Итак завелось два дела: о краже часов, с насилием и со взломом, и о бегстве из завода в город для грабежа. Само собой разумеется, грабителей заковали, и в городе была пущена молва, что Корчагин сидит в остроге уже в другой раз; того и гляди, что он подкупит солдат и убежит.

Против Корчагина были все, кроме Подкорытова, который принимал самое деятельное участие в спасении своего приятеля. Ему вся полиция была хорошо знакома, и он мог бы поэтому творить всякие дебоши, если бы только был расположен к ним. Однако в этом случае полицейские чины отказались принять его совет: обыскать прислугу Бакина, обыскать разных закладчиков и закладчиц. Они не согласились на это, потому что их, т. е. полицеймейстера, просил Бакин сокрушить во что бы то ни стало Корчагина. Поэтому Подкорытов стал действовать сам. Ему были знакомы все золотых и каменных дел мастера, главные аферисты, отдающие взаймы и под заклад деньги. Все эти господа никак не знали да и не могли знать, что Подкорытов знаком с каким-то Корчагиным.

Однако он две недели напрасно подлаживался к аферистам. Только раз приходит в магазин золотых и бриллиантовых вещей. Разговорился с хозяином, тот пригласил его к себе вечером выпить пунш. Подкорытов от пунша никогда не отказывался. Пришел, начались разговоры о разных разностях, вдруг Подкорытов вынимает из жилетки золотые часы и говорит:

– А сколько эти часы стоят?

– Да как тебе сказать… Прежде они сто стоили, а теперь не больше шестидесяти, пожалуй, за пятьдесят можно купить.

– Ну, брат, ты врешь! я их за двести не продам, потому они верно ходят, так верно!..

– А вот часы так часы! Таких, я думаю, у самого вашего генерала никогда не бывало. – И обладатель дорогих часов ушел в другую комнату. Немного погодя, он вынес золотые часы, которые и стал показывать Подкорытову.

– Вот, батюшка, на этой неделе из-за границы получил.

– Ну нет, мои лучше.

– Да брильянт-то, брильянт-то один чего стоит!

Подкорытов пошел в прихожую под предлогом плюнуть, так как он в хороших домах всегда плевал в прихожей. Там он записал