Глумовы - Федор Михайлович Решетников

Вошла Пелагея Семихина в терновом платье и в сетке.

– Афиноген Степаныч, обедать готово, – сказала она и пошла.

– Постой! – сказал ей приказчик.

Она остановилась.

– А что, Корчагин, которая лучше: Бакина или моя?

– Ваша несравненно лучше.

– Хоть бы вы при людях-то не страмили меня, – сказала Пелагея.

– Ну, пошла на свое место!! А ты, Корчагин, иди на кухню, там накормят.

– Афиноген Степаныч! я хотел попросить вас об одном деле.

– Ну?

– После смерти Игнатия Глумова остались два сына и дочь, теперь домом завладел Александр Покидкин. Позвольте мне в этом доме жить; я им буду платить деньги за житье.

– Это дело исправника. А ты вот исполни мое приказание – тогда посмотрим.

Исправник послал Корчагина к письмоводителю, а письмоводитель запросил двадцать пять рублей.

Корчагин находился в таком положении, что не знал, как теперь ему жить. Насчет дома Игнатия Глумова он должен был отложить попечение, потому что иск должны начать дети Глумова, а у них на дом не было никаких документов. Теперь у него нет инструментов, нет денег и лесу. Нужно призанять у почтмейстера или у кого-нибудь. А он хорошо знал, каково занимать: займешь рубль, да за этот рубль сработаешь кредитору на десять рублей и спасибо не получишь. Больше всего его огорчало поведение сестры, не потому, что она ушла на рудник и живет с штейгером, а ему много наговорили про нее. Его злило то, что она украла деньги, не приберегла его инструментов, которые он скапливал годами. Но опять и то еще может быть, что она и не украла деньги и инструменты, а припрятала. Он пошел к ней.

В рудничной избе, где обедали и спали рабочие, Корчагин не застал сестры. Ему сказали, что она в это время постоянно уходит к штейгеру Подосенову. Корчагин присел. Половина рабочих сетовали, что они не наелись, проклинали Варвару и ложились спать, другие жевали ржаной хлеб, привезенный ими с завода. Все ругали Варвару, как только могли, на том основании, что дома у них всегда исправно, а здесь, где женщина служит для них за деньги, они не получают ни хлеба, ни щей, а все это идет в пользу штейгера. Все это они старались как можно злее высказать Корчагину, который во всем соглашался с рабочими. Но вот то, что Варвара хочет выйти замуж за приказного Прохорова и строит в запрудской стороне дом в пять окон, – взбесило его.

В это время вошла в избу Варвара Васильевна, пошатываясь. От нее пахло водкой. Платок с ее головы свалился, волосы растрепались, сарафанишко изодран.

В избе все замолчали. Все смотрели то на Корчагина, то на его сестру.

– Здорово живешь, сестричка! – сказал Корчагин ядовито. Многие улыбнулись, но все молчали.

Варвара Васильевна поглядела на брата сурово, толкнулась правым боком о печку, заглянула в печь и упала на пол.

– Камедь! – проговорили несколько человек.

Корчагина трясло от злости. Варвара Васильевна встала как ни в чем не бывало, подошла к столу, отворила столешницу, потом пошла прочь. Корчагин подошел к ней и ударил ее по щеке.

– Узнала ты меня? – крикнул он ей и взял ее обе руки в свои.

– Каторжный!.. острожный!.. я тебе… – заголосила сестра и плюнула в лицо Корчагина.

– Сестра! где деньги? – спросил Корчагин ласково.

– Деньги!.. там!! та-а-м… – говорила его сестра, растягивая.

– Отрезвить бы ее.

– Окатить!.. – галдели рабочие, сжимая кулаки.

– Ты замуж выходишь? – допрашивал ее Корчагин.

– И выйду!.. Дом ему построю, потому деньги мне баушка благословила.

– Благословим же ее, братцы?! – кричали рабочие.

– Покажем, как менять нас на Подосенова! – заговорили рабочие и встали. Варвара завопила.

Один рабочий принес охапку розог. Начали операцию над сестрой Корчагина. Корчагин сначала был доволен этим, но когда по его соображению казалось, что Варвару довольно наказывать, то он никак не мог удержать рабочих; они кричали:

– Ты деньги берешь! мы хлеб свой носим! По твоей милости в избе холодно. По твоей милости Степка, сын Курносова, околел…

Кончили. Варвара отрезвела и с ревом выбежала из избы. Немного погодя, вошел Подосенов, худенький, низенький человек, лет сорока, со свирепою физиономией. На нем был надет тиковый зеленого цвета халат, полы которого были заткнуты за опояску.

За ним шло трое рабочих, из которых один нес охапку розог.

Подосенов назывался рабочими двумя именами – сморчком и винной бочкой; как первое, так и другое название шло к нему.

– Кто кухарку стегал? – крикнул Подосенов, оглядывая рабочих.

Все молчат.

– Который тут брат кухарки?

– Я, – сказал гордо Корчагин.

– Раздеть!.. – крикнул штейгер, разводя руками.

С места никто не тронулся.

– Ра-здеть!! – крикнул во все горло штейгер и вцепился в халат Корчагина.

– Руки коротки, – сказал Корчагин, толкнув штейгера так, что он ударился спиной в печь.

– Ш-што?

– То, что я не под твоей командой состою, – проговорил Корчагин, передразнивая Подосенова.

– Я тебе покажу, покажу!

– Хорош он ноне? – спросил Корчагин рабочих.

– А вот мы поглядим…

– Долой Варвару!

– Не могу… Я… я ее вот как уважаю!

– Уважим!!!

И Подосенова выдрали. За операцией спрашивали его: будет ли он жаловаться. Он поклялся и сказал, одеваясь, что он с этих пор уезжает в завод и выходит в отставку.

– В последний раз вы меня дерете, ребята. Волю зачуяли, волю!! Воля вам будет, ребяты, только такого штейгера вам не найти, как я… Я всегда писал, что все исправны, и по моим ведомостичкам выдавали деньги сполна.

– Не постегать ли его сызнова?!

– Посмотрю я, какой будет новый штейгер.

– Поди к… черту!!

Подосенова выгнали из избы.

– Эй?! конец!! шабаш! все сюда?! – кричал штейгер неистово рабочим.

В полчаса к избе собралось человек полтораста рабочих с подростками и малолетними.

– Вы говорили… вы проклинали меня?… Я не хорош!! Ребята??! Эх! ребята??? Меня заставляли!.. Мне самому невтерпеж было…

– Водку-то пить?… – ворчал народ.

– Гуляйте! че-е-ерти!!!

И Подосенов, сев в долгушку, уехал.

– Что он, – очумел!

– С ума спятил! – говорил народ.

– Айда домой, ну их к чертям!

И рабочие пошли домой.

Прошли десять верст; смотрят – лошадь и долгушка Подосенова стоит около лесу. Подосенова нет.

Двое зашли в лес на правую сторону, походили в лесу…

– Висит!

– Кто?

– Подосенов!!

Подосенов повесился.

Этому происшествию все в заводе долго дивились и единогласно заключили, что Подосенов изгиб от пьянства… Но были люди, которые говорили, что Подосенова сильно допекал за что-то приказчик.

XXII

У бедного человека первая забота – о насущном куске хлеба и постоянное желание выйти из-под неволи; но как только бедный человек выбьется из нужды и попадет в начальники,