Берлинский дневник, 1940–1945 - Мария Илларионовна Васильчикова

его мать, старая графиня Бетка[854], все еще на редкость элегантная, несмотря на свои восемьдесят три года. Им пришлось бросить свое всемирно известное имение Лансут[855], когда в Польшу вошли русские. Это имение называли Версалем Восточной Европы, и до последнего времени оно оставалось в целости и сохранности, так как благодаря Герингу, часто охотившемуся там до войны, там квартировал только высший немецкий генералитет.

Пятница, 5 января. Зашла в бюро трудоустройства. Мне предложили пойти работать медсестрой. Именно этим мы с Татьяной и хотели заняться, когда началась война, но нас отвергли из-за наших литовских паспортов. Теперь же мне сказали, что медсестер не хватает, и никого, судя по всему, не беспокоит, что я прошла всего-навсего двадцатичасовой курс первой помощи. От подруг я знаю, как изнурительна бывает эта работа при нынешних условиях. Поэтому, наверное, в бюро и удивились, что я так охотно согласилась.

Суббота, 6 января. Войдя в квартиру, я наткнулась на груду чемоданов — вернулись Антуанетт и ее муж, Юрген Гёрне.

Антуанетт радостно бросилась ко мне и стала рассказывать, как она ездила в Вельдес [Блед], где часть Юргена сражается с югославскими партизанами. Она ужасно испугалась, так как в их машину стреляли в лесу — около радиатора огромная пробоина, испорчено зажигание. Местность, говорит она, изумительной красоты, но жилось ей там, насколько я понимаю, не очень-то весело: ее не выпускали за дверь, потому что партизаны теперь похищают людей, и она явно рада, что вернулась.

Заходил повидать меня Фердл Кибург. С того времени как его выгнали из флота за королевскую кровь (он из семьи Габсбургов), он тоже учится в здешнем университете.

Воскресенье, 7 января. Сегодня утром — церковь. Вечером ординарец Гёрне поджарил гуся, которого я привезла с собой из Кенигсварта. Ввиду того, что он раньше никогда еще не занимался приготовлением подобных тварей, теперь он сидел перед духовкой с ложкой в одной руке и поваренной книгой в другой. Однако результат оказался вполне удовлетворительным, и нашу домохозяйку — немку, жену полковника, который сейчас на фронте, — тоже угостили. Наши гости: Францл Таксис, Фердл Кибург и Сита Вреде (которая работает медсестрой в здешнем госпитале люфтваффе).

Четверг, 11 января. Мой день рождения.

Сита Вреде уговорила врачей своего госпиталя люфтваффе взять меня туда на работу. Сегодня со мной беседовал Chefarzt [главный врач], смуглый человек, восемнадцать лет проживший в Индии. Я рада: их госпиталь считается лучшим в Вене. Но, возможно, мне придется пройти дополнительный курс обучения, так как они хотят заменять мужчин-фельдшеров, которых сейчас отправляют на фронт. Обучение включает первую помощь под огнем (на тот случай, если нас пошлют работать на аэродром) и тому подобное. Мне выдали униформу Красного Креста, новый набор документов и металлическую бирку, на которой моя фамилия выгравирована дважды: если я «погибну на боевом посту», бирку сломают пополам и одну половинку пошлют моим «родным и близким». Веселенькая перспектива!

Вечером явился Фердл Кибург с бутылкой шампанского, и мы отпраздновали мои двадцать восемь лет втроем.

Суббота, 13 января. Была приглашена на чай к Траумансдорфам, которые живут во дворце Шёнбург. Он принадлежит деду Лоремари Шёнбург[856]. Построенный одним из самых знаменитых архитекторов своего времени — Лукасом фон Хильдебрандтом, этот красивый небольшой городской особняк XVIII века стоит посреди обширного сада, полного прекрасных деревьев, но в сравнительно непрестижной части города, и соседние улицы довольно малопривлекательны. Одна из главных достопримечательностей дома — небольших размеров совершенно круглый бальный зал.

Альфред Потоцкий пригласил меня, Габриелу Кессельштат[857] и троих братьев Лихтенштейн[858] в театр. Старший из братьев — ныне царствующий князь Лихтенштейна, Франц Иосиф[859]. Всем им за тридцать, и они болезненно застенчивы. Потом мы ужинали в «Бристоле», и бедняга Альфред что было сил старался вовлечь их в разговор. Габриела живет через дорогу в отеле «Империал». Но меня Альфред, безвременно впавший в маразм, ни за что не хотел отпускать домой одну, а так как никто из Лихтенштейнов провожать меня не вызвался, то он раздобыл неведомо откуда пожилую даму — он сказал, что к ее услугам он часто прибегает, когда его матери хочется выйти на прогулку.

Вторник, 16 января. Русские вступили в Восточную Пруссию[860].

Четверг, 18 января. Вместе со многими другими медсестрами меня вызвали в люфтгаукоммандо (окружной штаб Военно-воздушных сил), где мне предложили назначение в Бад Ишль — это в горах Зальцкаммергут (Западная Австрия). Я оказалась перед дилеммой: с одной стороны, уезжать из Вены мне сейчас не хотелось, а с другой — совершенно ясно, что если я останусь, то могу вообще не выбраться, потому что русские неуклонно продвигаются. В конце концов я сказала, что предпочитаю пока остаться работать в Вене. Когда сегодня вечером я сообщила об этом решении Антуанетт Гёрне и Фердлу Кибургу, то они пришли в ужас.

Русские взяли Варшаву.

Воскресенье, 21 января. Венгрия заключила перемирие с союзниками[861].

Несмотря на присутствие немецкий оккупационной армии, адмирал Хорти не отказался от надежды вывести свою страну из войны. 15 октября 1944 г. он денонсировал союз Венгрии с Германией и приказал венгерским вооруженным силам, сражающимся с наступающими русскими, прекратить военные действия. После этого его вместе с семьей отправили в немецкий концлагерь, а на его место посадили немецкую марионетку — фашистского вождя Ференца Салаши. Вскоре Советы учредили альтернативное правительство Венгрии, которое 31 декабря 1944 г. объявило Германии войну[862]. К этому времени Будапешт был окружен. В феврале 1945 г. он пал; в ходе осады погибло около 20 тысяч будапештцев и была разрушена треть города.

Воскресенье, 28 января. Ходила в русскую церковь[863], а остальные — в Штефансдом (собор Св. Стефана)[864]. Не успела я вернуться к себе на квартиру, как начался сильный воздушный налет. Фердл Кибург обнаружил надежное убежище: подвал дома его дяди Гогенлоэ, расположенный неподалеку. Я не люблю ходить туда одна — мой вечный страх: вдруг меня завалит, а никто даже не знает, где я, — но сегодня у меня не было выбора. Выйдя из убежища, я увидела, что наш район сильно пострадал. Антуанетт Гёрне не появлялась, и я начала беспокоиться: не случилось ли с ней чего-нибудь.

Села писать письма при свете свечи, воткнутой в бутылку, так как в нашем районе вот уже несколько дней нет света. Поскольку у нас нет также и воды, сходила в отель «Империал»[865] и чудесно искупалась в номере у Габриелы Кессельштат. Потом вернулась Антуанетт, и мы