Берлинский дневник, 1940–1945 - Мария Илларионовна Васильчикова

с ней потащились к уличной колонке за водой. Набрали по два ведра. Сначала мы думали, что можно будет набрать в ведра снега, но когда он растаял, то вода оказалась черной, а поверху плавали картофельные очистки.

Понедельник, 29 января. Начала работу в люфтваффен-лазарете. Раньше эта больница называлась Кауфменишес Шпиталь (Купеческий госпиталь). Все было бы хорошо, но она находится на холме позади парка Тюркеншанцпарк[866] в 19-м районе, а это почти за городом. На трамвае туда ехать и так целый час, а тут еще нынешняя мучительная медлительность всякого транспорта: улицы то изрыты воронками от бомб, то занесены снегом. Приходится вставать в шесть утра.

Работаю одной из двух ассистенток во внутренней амбулатории, где мой начальник д-р Тимм принимает около 150 пациентов в день. Это включает различные обследования, рентген и т. п. Он диктует мне свои заключения. Он родом из Кенигсберга и довольно остроумен, хотя и язвителен. Мы работаем до 7 или 8 вечера с получасовым перерывом на обед, каковой состоит из совершенно омерзительного супа.

Сита Вреде (она-то и устроила меня на эту работу) работает хирургической сестрой; она занимается этим почти с самого начала войны, и по сравнению с нами она ветеран: она еще до этого прослужила года два медсестрой во время Гражданской войны в Испании. Мне легче оттого, что она поблизости, но она расстроена, что меня назначили не в ее отделение, и утверждает, что это было сделано намеренно, «потому что они не хотят, чтобы мы, аристократы, работали вместе»! Однако она будет приходить ко мне каждое утро и приносить бутерброды, так как имеет доступ к специальным продовольственным припасам для раненых. Кроме того, она будет доставать мне молоко — по детской бутылочке в день, так что, несмотря на изнурительную работу и переутомление, я надеюсь, что буду хорошо себя чувствовать. Подумать только: уйти из Министерства иностранных дел в Берлине, причем под предлогом болезни, и вдруг оказаться здесь, где приходится работать с гораздо большим напряжением, чем я когда-либо работала там. Ну ничего, это даже лучше: не будет времени думать…

Сита начала знакомить меня с персоналом и пациентами. Самые тяжело раненные лежат в так называемой Kellerstation [подвальной палате], на самом деле она находится не совсем под землей, но обеспечивает больным относительную безопасность во время налетов, ведь они нетранспортабельны. За этой особой палатой закреплены трое из наших лучших медсестер, в том числе одна очень славная девушка по имени Агнес, родом из Вестфалии. Мы с ней уже подружились. Другая девушка, довольно некрасивая, по имени Лютци, помолвлена с молодым лейтенантом люфтваффе, которого, беднягу, привезли сюда две недели назад: у него оторвало обе ноги во время тренировочного полета. А до этого у него за всю войну не было ни царапины. Его зовут Хайни, он хорош собой, ему около тридцати, но у него уже седые волосы. Хотя они с Лютци влюблены друг в друга, им нельзя этого показывать, так как личные отношения между сестрами и ранеными запрещены.

Вторник, 30 января. Поскольку я еще не ухаживаю за ранеными, Oberschwester [старшая медсестра] — она очень славная — позволяет мне ходить без полагающегося по форме чепца. Но это уже вызвало протест: кое-кто из сестер заявляет, что у меня Hollywood Allüren [голливудские замашки]. Сейчас в Германии, чтобы быть на хорошем счету, нужно выглядеть как комок глины! Но пока врачи и старшая сестра позволяют, я этот чепец носить не буду. Достаточно того, что приходится привыкать обходиться без губной помады, хотя и тут я отвыкаю постепенно. Это выводит Ситу Вреде из себя: она все время просит меня стереть помаду.

Сегодня старшая сестра распорядилась, чтобы меня осмотрел наш Truppenarzt [врач по персоналу] д-р Тиллих. Сита объяснила мне, что это дело нешуточное, так как он считается местным Гэри Купером[867]. Когда у нее был тонзиллит, сказала она, она ему притронуться к себе не дала. Сита даже помчалась к старшей сестре и подняла шум по этому поводу, а когда я пошла на рентген, пошла со мной и встала подбоченясь, готовая дать отпор самому сатане. Но в конце концов ей пришлось оставить меня с ним наедине, что она сделала с заметной неохотой. Мы долго беседовали — причем я была одета в это время далеко не полностью — о том, как я упала с лошади в Берлине несколько лет назад и повредила себе позвоночник. Звучало это все сугубо профессионально. Однако он действительно привлекателен. Насколько я понимаю, это любимый ученик профессора Эппингера, которому я обязана возможностью выбраться из Берлина.

Вторник, 6 февраля. Юрген Гёрне все это время настаивал, чтобы Антуанетт уехала из Вены немедленно, пока еще не поздно. Ее родные в Вестфалии тоже очень беспокоились. Поэтому вчера она уехала к школьной подруге, живущей под Тутцингом[868], в Баварии. Мне так будет ее не хватать! Гёрне прислал своего ординарца помочь с отправкой, и вчера мы заодно упаковали и мои вещи тоже, потому что я не хочу жить одна у нашей фрау оберет (госпожи полковницы). Попробую опять перебраться в отель «Бристоль»[869] (я останавливалась там в прежние приезды в Вену) и устроиться там на постоянное жительство в самом крошечном номере, какой у них найдется (у меня по-прежнему очень мало денег). Думаю, что получится: ведь я работаю на kriegswichtiger Betrieb [предприятии военного значения].

Кроме того, у меня кончились продовольственные карточки, пришлось взять их взаймы у Кристиана Ганноверского[870]. Он живет в «Империале» и учится в университете. Его выгнали из армии, так как он тоже принц королевской крови и к тому же родственник британской королевской фамилии.

Воспользовавшись свободным от работы утром, я обсудила свои жилищные проблемы с администратором «Бристоля» г-ном Фишером; он меня обнадежил.

Среда, 7 февраля. Сегодня утром опять был сильный налет. Я пересидела его в подвальной палате, где лежат тяжелораненые. Правда, толку от этого немного: слышишь свист каждой падающей бомбы и чувствуешь каждый разрыв. В таких случаях я взяла за правило сидеть с самыми тяжелоранеными: когда видишь, как беспомощны они, ощущаешь себя сильнее. Хорошо, что Антуанетт Гёрне[871] успела уехать: разбомбило центральный вокзал.

Четверг, 8 февраля. Опять сильный налет.

Татьяна звонила из Праги, она там проходит очередной курс лечения. Было приятно слышать ее голос.

Г-н Фишер сообщил мне, что я могу поселиться в «Бристоле» в конце недели.

Суббота, 10 февраля. Налеты становятся все чаще. Вот уже третий за три дня. Наш главный врач