Побег - Олег Викторович Давыдов

мяч и широким прыжком перескакиваю распростертое на земле это тело. Дотягиваюсь… да! — вновь овладеваю мячом, прячу его от набегающих, совсем уже ошалелых защитников — опа! — сейчас будет гол!!! — выбрасывая вверх руки, я — трибуны на миг онемели! — небрежным легким движением носка посылаю мяч в пустые ворота — гол!!! — взрыв на трибунах: го–ол! — в свои ворота, читатель.

Спартак в красной форме

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1

Почему Они Воевали Друг С Другом

«Моя история», — часто говорю я, и это совершенно точное выражение, ибо историей мы называем память событий, ушедших в прошлое, и описание этих событий. Не такое описание, которое представляло бы из себя разрозненную коллекцию (вроде той, что некогда я нашел у Смирнова, — ничем не связанный ворох фактов), но осмысленное описание, — описание поступков людей, проясненное объяснением, почему они сделали то и это, — di hn aitihn epolemsan, — то есть, «от каких причин пошло между ними кровопролитие».

И вот здесь–то вся трудность: ведь понять, почему покойный Смирнов когда–то подсел ко мне на бульваре, почти невозможно. Всякое объяснение будет неудовлетворительно — уже потому, что оно будет неполным. Не будет полным, несмотря даже на то, что весь процесс, который я описываю, теперь целиком и полностью завершен. Казалось бы, я уже вне истории, и все же история продолжает влиять на меня, а значит, имеет продолжение. Продолжение всякой истории есть то влияние, которое она оказывает после того, как уже целиком совершилась. Возможно даже, что она совершается ради этого посмертного влияния, ради той формы, облекаясь в которую она продолжает жить, определяя собой будущее.

Сейчас я имею в виду только такую связь между прошлым и будущим, которая является извлечением и перенесением уроков прошлого в будущее. Это прошлое, живущее в будущем, является образцом для будущего. На этом осмысленном прошлом разрешается и становится внятной неразбериха грядущих событий, и таким прошлым люди подчас дорожат больше, чем будущим, в котором, быть может, тоже уже зреет то, что невозможно разрешить никаким прошлым опытом, — новая история, из которой, конечно, тоже будет извлечен опыт, который есть пока еще кружение листов в бездревесности будущего.

Итак, ясно, что я говорю о морали — обыкновенной басенной морали, — о том, ради чего пишется всякая история. Ибо история (и моя тоже) — в конце концов только басня. Притчи Геродота о царе Крезе, истории, рассказанные Солоном этому беспечному крезу, — вот история в чистом виде. Но и «Анабасис» Ксенофонта ведь тоже басня, хотя Ксенофонт был непосредственным ее участником. А ведь эта басня во многом предопределила дальнейшую историю не только всех греков, но и всего человечества. Почему? Да потому, что Ксенофонт извлек мораль из, в сущности, незначительной экспедиции горстки греческих наемников в глубину Азии.

Но история постоянно должна писаться заново, ибо мир меняется и наш взгляд на него тоже. Мы должны делать новые выводы — все равно из чего: из новых ли событий или из — того же «восхождения» греков, приведенных зарвавшимся Киром, чуть ли не под самые стены Вавилона.

В какой–то степени моя история — как раз «анабасис», ибо, увлеченный заманчивыми посулами Теофиля и недоброй судьбой, я, окруженный враждебными призраками, оказался среди смутной неизвестности, и обстоятельства сложились так, что оставалось либо погибнуть (то есть впасть в полное безумие), либо совершить восхождение — подняться к свету, осмыслить происходящее, выбраться на поверхность, объяснить себе (и другим), почему они (мы) воевали друг против друга, — написать историю. Впрочем, если хотите, — историю болезни.

Персидские колесницы в битве при Гавгамелах. Andre Castaigne (1898-1899)

Итак, гол! — отлично все сделано, трибуны ревут, как сороковые широты, мои соратники — тоже, ликованию соперника нет предела. Сбоку искоса поглядываю на взбешенного Бенедиктова, на опустившего голову Сверчка, на сделавшего страшные глаза Марлинского и улыбаюсь — гол! — стадион штормит: мо–лод–цы! — накатывает как на скалы, — сапожники!!!

*** — Война, — продолжал разглагольствовать Бенедиктов, когда мы вышли после матча, — точнее, боязнь войны!.. и гонка вооружений — вот единственное, что еще поддерживает мир. Ведь людям надо дать хорошо оплачиваемую работу, а хорошо оплачиваемая работа — это отрасли тяжелой промышленности, все в основном работающие на войну. Все остальное — в том числе и производство продуктов питания, — это побочное… Оно существует только как побочный продукт, либо же — для того, чтобы напитать тех, кто производит оружие. Сельское хозяйство? — это только область энергодобывающей промышленности (от хлеба до пороха). Задача человечества, отсюда, состоит только в том, чтобы как можно быстрее съесть землю и вырваться в космос, а это можно, опять–таки, только развивая военную промышленность, ибо невооруженным в космос соваться опасно. Да и незачем, пока еще на земле все есть. Для того чтобы скорее исчерпать землю, и придумано это пресловутое разделение на две системы, между которыми происходит соревнование, — ведь только соревнуясь, подталкивая друг друга, поддерживая друг друга, опираясь друг на друга, можем мы быстро пожрать свою землю и выйти за ее пределы. Две системы — это реактивный двигатель! Ракета–носитель, которая выведет человечество в космос. Я предвижу, я жду, когда, наконец, накопленные на земле боеголовки будут отправлены в космос. Тогда действительно начнется ядерная война, ибо без войны человечество жить не может. Уже сейчас разными путями мы — и мы, и американцы — идем к этому: они испытывают космический челнок, а мы – орбитальные станции. Но для чего?! — для того чтобы, построив в космосе укрепленные форты и флотилии космических крейсеров, начать систематически уничтожать друг друга, распылять в космосе энергию, добытую на земле. Землю надо исчерпать! Мы на земле будем вкалывать в поте лица, потому что война — это, в первую очередь, каторжный труд в тылу, — будем вкалывать на земле, переправляя все ее ресурсы в космос, где космические ракетоносцы будут охотиться друг за другом, оставив нас здесь в покое. Нас оставят в покое, пока и поскольку мы будем поставлять им энергию земных недр, ибо ведь война есть война — это костер, и он сам собой затухнет, когда земля ничего уже больше не сможет дать. Это будет большой погребальный костер! — человечество должно будет измениться, выйти за