При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

здешних мест началось строительство: Нижнекамск и Набережные Челны. Гигантские заводы притянули к себе многих и многих искателей лучшей доли – в том числе и из Аксыргака, хотя извечно эта деревня жила по старинке оседло, и даже невест для парней брала только у себя. А теперь появились тут опустевшие подворья, причём на самых лучших деревенских участках: рядом с рекой, с прирезанным тут же чернозёмным огородом, в желанном отдалении от дорожной пыли… И стоимость домов стала не дороже репы. Вот до чего дошло.

Не известно, как дальше складывалась бы жизнь аксыргаковцев, растерявшихся в ожидании новых неведомых перемен и грядущих испытаний, но в колхоз прибыл новый председатель.

Следует напомнить, что Аксыргак – самая дальняя из деревень района, стоит на отшибе от других, да ещё скрыта грядой невысоких, поросших лесом гор. Там, за тёмным лесом, уже граница соседнего района; ближняя к Аксыргаку деревня прозывается Тегаржеп – и как раз оттуда, с чужой стороны, приехал очередной председатель Джихангир Сафаргалин.

Хотя две эти деревни разделяли только горы да лес, и стояли они близко друг от дружки, связи их были относительными: и колхозы разные, и районная власть у каждой своя. Не удивительно, что в Аксыргаке встретили Джихангира Сафаргалина настороженно, на собрании с задних рядов кричали: «В своей деревне ему работы, что ли, не нашлось?»; «Чужак и останется чужаком!..»

Однако уже самые первые месяцы показали, что в Аксыргак явился заботливый и требовательный хозяин, с чёткой, так сказать, программой действия, – и всякие разговоры среди аксыргаковцев о том, что «пригрели пришлого», быстро иссякли. Наряду со всеми важными делами, входящими в председательские обязанности, Джихангир сразу же приступил к благоустройству деревни, потребовав обновить, где в этом нужда была, штакетниковые ограды и заборы, заменить обветшавшие срубы общественных колодцев, дал наряд бульдозеристу заровнять размытые водой канавы и всевозможные ямы. По весне посадили много деревьев. И отныне категорически запрещался въезд на улицы тракторам всех марок, будь то гусеничные или колёсные. Вроде бы ничего большого, значительного и не было сделано, а всё же деревня, утратившая свою прежнюю «уличную» неряшливость, как бы даже помолодела.

Требуя, указывая, Джихангир Сафаргалин сам не стоял в стороне от работы, – по-начальнически уперев руки в бока и подстёгивая людей окриками, чему, известно, примеров немало… Нет, он за всё брался первым: его можно было увидеть и с лопатой в сильных руках, и с топором или пилой. Откажись-ка от дела, коли вечером председатель сам выходит с заступом на пустырь – и не себе ведь сад сажать! Тут даже у ленивого совесть пробуждается…

Стараниями председателя был наконец-то сломан шаткий деревянный мост через Ташлыяр, который каждой весной, в половодье, пугал деревенский люд: «Вот сорвусь, вот уплыву!..», – и на его месте появился другой – из каменных плит, с ажурными металлическими перилами, осанистый и надёжный. И с Нижнего конца, и с Верхнего аксыргаковцы с удовольствием стали теперь ходить и в кузницу под горой, и в лес на горе. К мосту подойдут – и, остановившись, любуются. Во всей округе не сыщешь такого моста – только у них!

Кстати, о плитах… Как только изворачивался Джихангир, где изыскивал возможности и денежные средства – одному Богу и ревизорам, возможно, было известно, однако каменные плиты везли на машинах в Аксыргак из его родного района с домостроительного комбината. По слухам, были они бракованные, с отступлениями от стандарта, а потому мало что из них строили, но для колхозных нужд годились вполне… И с нефтяниками установил председатель крепкие шефские связи: многоосные машины доставляли в колхоз арматуру, длинные трубы разных диаметров. Такая стройка развернулась – ещё год назад и в мечтах её не было!

На следующее лето Сафаргалин поменял подгнившие столбы кладбищенской ограды на бетонные; на пересечениях улиц и у общественных строений были повешены электросветильники, и если почему-то вечером они не загорались – председатель сердито распекал монтёра: «Заруби на носу, это лампочки Ильича… Всегда должны светить!» А нанятая на стороне бригада, приехавшая со своим огромным – на колёсах – котлом, устилала асфальтом площадки и переходы возле школы, магазина, клуба. И это ли не чудо: городской асфальт в Аксыргаке! Старики тревожно в затылках чесали: хорошо-то хорошо… да ведь когда много хорошего – не знаешь, что, в конце концов, получится из этого… А молодёжи всё в радость было, и большего ей хотелось. Председатель обещал: давайте только работать – и остальное, что нужно, придёт к нам, сделаем, достигнем.

Год за годом – и совсем как бы забылось, что Сафаргалин не местный. Кто-то из тех же стариков пустил даже такой слух, что, дескать, один из братьев прадеда Джихангира – выходец из Аксыргака, а потому и самого Джихангира можно считать аксыргаковцем, и поэтому объяснимо, почему он такой не по возрасту мудрый в суждениях и толковый в делах. Нашенских кровей!

Аксыргаковский колхоз стали упоминать с похвалой не только в районной газете, зачастили сюда корреспонденты – за «положительным примером», «поучительным опытом». Хозяйство быстро набирало силу, успешно теперь – после затяжного многолетнего отставания – справлялось с планами и обязательствами по сдаче мяса, молока, всего другого… Председателю уже некогда было лопатой и топором орудовать: производство росло, ширилось – и Сафаргалин, по его словам, жалел, что в сутках всего двадцать четыре часа. Решал большие, неотложные вопросы и одновременно вникал в любую хозяйственную мелочь: каждый день у него был подобен сжатой до отказа пружине. С такой спрессованной внутри себя энергией жил этот беспокойный человек.

И одним из последних его добрых – с заботой об аксыргаковцах – дел было то, что поставил он в самом узком месте Ташлыяра постоянную плотину с системой водосброса, которую все деревенские стали называть простым словом «запруда». Год шла подготовка к тому, чтобы перегородить реку и чтобы на другой год завершить это не такое уж простое сооружение.

«Пусть будет где гусям нырять, молодкам где вволю бельё полоскать, а кому-то – просто шум воды слушать!» – сказал Джихангир Сафаргалин собравшимся на заседание членам правления, и какая-то непонятная, не к случаю, печаль затмила его глаза. И даже самые внимательные из сидевших в кабинете не придали значения тому, как быстро притронулся председатель к левой стороне груди, и по широкому его лицу пробежала болезненная судорога. Это потом припомнили…

Гуси не стали дожидаться, когда запруженное место наполнится доверху – с громким гоготанием поплюхались в воду. Вначале они устроили было в тесноте потасовку, но с постепенным прибытием воды зеркальная гладь становилась всё шире и