История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

татарам, сарацинам и христианам, людям его рода, верным и не туземцам»[442]. В монгольском Китае они составили так называемую прослойку сэму. «Выходцы из сэму, привилегированного юаньского сословия, сформированного по этническому принципу из представителей стран, лежавших к западу от Китая, играли все более важную политическую и военную роль в системе монгольского владычества в Китае»[443]. Среди них были широко представлены выходцы из мусульманских стран, тангуты, кипчаки, канглы, аланы с Северного Кавказа. Даже итальянец Марко Поло, выполнявший дипломатические поручения монгольских императоров в Китае, относился к прослойке сэму.

Для Китая это была совершенно нетипичная ситуация. Все «инородческие» династии, правившие этой страной до Монгольской империи и после неё, опирались на те или иные этнические группы. Они в конечном итоге воспринимали китайскую культуру и традицию управления, а по мере ассимиляции становились частью традиционного китайского общества. Ассимиляция была вполне эффективным способом адаптации пришлых этносов. С течением времени «инородческие» династии приобретали вполне китайские черты и становились естественными для Китая. И что самое главное, бюрократия постепенно становилась единой и подчинялась общим правилам организации. Напротив, монгольская система управления имела собственную традицию и собственный бюрократический аппарат, который при этом стоял над китайской бюрократией. Политическую элиту монголов как отдельного этноса китайская бюрократия могла адаптировать, но сделать то же самое с «монгольской» бюрократией, сформированной из представителей чуждых для Китая культур и традиций, было очень сложно.

В целом богатства Китая позволяли Хубилаю и его наследникам быть одной из наиболее влиятельных сил в пространстве, которое прежде занимала Монгольская империя и где продолжала существовать монгольская традиция управления. Но его реальная власть ограничивалась Китаем и прилегающими к нему территориями. Монгольские ханы в Китае, начиная с Хубилая, вели себя по отношению к северным территориям как вполне китайские императоры. Они должны были контролировать положение дел на севере, с тем чтобы не допустить появления опасных конкурентов, которые могли бы предъявить претензии на ресурсы Китая. Поэтому для Хубилая было важно обозначить границы своей зоны влияния и дальние рубежи её обороны.

В результате естественным путём были установлены границы основанной Хубилаем в Китае новой империи с кочевым миром. «Район бассейна р. Емилихэ принадлежал внуку Угедея Хайду, чжуван Найянь — прямой потомок Тэмугэ-отчигина — владел улусом, который начинался на юг от р. Шара-Мурэн, на север достигал р. Нонни, на востоке включал бассейн Сунгари. Улус Хаданя, потомка (Хаивэня) простирался на юг до бассейна р. Хулухурхэ. Обширный улус между Большим Хинганом и озером Хулунь-Буир, к северу от р. Хайлар, находился под управлением Шидура (потомка Чжочихасара). Все эти улусы формально входили в состав восточного монгольского государства, однако какой-либо системы административного контроля из центра в них не существовало»[444]. В то же время между данными улусами и территорией собственно Китая «монгольский хан учредил Провинциальные управления, делившиеся на управления по умиротворению или канцелярии, управлявшие, как правило, крупным административным районом. На территории временной Внутренней Монголии была учреждена первая такая канцелярия и 11 областей, или «дорог». Во главе каждой области стоял высший чиновник — даругачи (кит. чжэньшоугуань), назначаемый из представителей высшей монгольской аристократии. Территории улусов монгольских феодалов на северо-востоке оставались вне сферы этих административных преобразований Хубилай-хана. Ещё в июле 1262 г. Хубилай определил западной границей области Кайюань р. Ляохэ, за которую улусы феодалов уже не могли распространиться»[445]. Стоит обратить внимание на терминологию, используемую в приведённой выше цитате при обозначении административных единиц в степных пространствах севернее Китая, в частности «управление по умиротворению». Несомненно, такое определение характерно в первую очередь для китайской по своей организации империи, озабоченной тем, как удержать под контролем своих беспокойных кочевых соседей.

Политический кризис на западе империи

Как и на востоке Монгольской империи, на её западе смерть Менгу в 1259 году привела к большим политическим потрясениям. Хотя уровень самостоятельности улуса Джучи, возглавляемого к этому моменту братом Бату ханом Берке, был весьма высок, но всё же он оставался составной частью единой Монгольской империи. Джучиды получали свою долю с централизованно собираемых и регулярно распределяемых в империи налогов, в частности с территории Китая. В свою очередь, они обеспечивали поставку налогов в пользу политического центра империи и семьи кагана. Подчиняясь общим правилам и приказам из Каракорума, Джучиды отправили в поход под командованием Хулагу воинов из принадлежащих им «тысяч» монгольской армии. В то же время они отвечали за сбор налогов и общее управление оседлыми территориями от Хорезма на востоке до русских княжеств на западе.

Мы уже указывали, что появление в Закавказье и Иране Хулагу с монгольской армией и значительными полномочиями автоматически делало из него прямого конкурента политическому влиянию Джучидов на западных территориях империи. Однако полномочия и легитимность Хулагу прежде всего опирались на авторитет центральной власти. После того как началась борьба между его братьями Хубилаем и Ариг-бугой, положение Хулагу оказалось очень двусмысленным. С одной стороны, он должен был сделать выбор между двумя сражающимися за власть братьями. С другой — ему необходимо было определить свои взаимоотношения с улусом Джучи при отсутствии центральной власти.

Сложность положения Хулагу заключалась в том, что его улус был сформирован для вполне конкретной военно-политической цели всего за несколько лет до описываемых событий. Он состоял из разных военных отрядов, выделенных из состава отдельных улусов чингизидов и которые находились под командованием своих командиров из числа тех же чингизидов. Они были переданы в распоряжение Хулагу, но наверняка сохраняли связи с теми улусами, откуда они происходили. Соответственно, главной проблемой для Хулагу после начала междоусобной войны в Монгольской империи было обеспечение лояльности значительной части его армии.

«Тысячи» из других улусов и в первую очередь командовавшие ими чингизиды из других семей, оказавшиеся в составе армии Хулагу, также оказались в сложном положении. Они должны были определиться со своими политическими предпочтениями. В этой ситуации главный вопрос заключался в том, как поведут себя в сложившейся ситуации те чингизиды и возглавляемые ими войска, которые пришли из улуса Джучи. В отличие от чингизидов из улусов Угедея и Чагатая, влияние которых было ослаблено в период правления Менгу-хана, Джучиды представляли собой вполне реальную и самостоятельную силу. Соответственно в ситуации выбора между лояльностью Хулагу или своему улусу следовало ожидать, что Джучиды выберут ориентацию на свой улус.

Мы никогда не узнаем, что именно собирались делать находившиеся в распоряжении Хулагу Джучиды и существовали ли у них какие-либо враждебные планы действий против него. Тем не менее Хулагу предпочёл решить проблему, не дожидаясь её обострения. Его мотивация могла