Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

степени, в которой понятие грубого милитаризма основано на представлении, что солдаты в целом являются дикими существами, это тоже выглядит слишком неправдоподобной для тех, кто внимательно читал книги об истории войн и военные биографии и мог убедиться, с одной стороны, что военным профессионалам могут быть свойственны огромная моральная ответственность, деятельное человеколюбие и т. п., а с другой стороны, что их опыт в делах невоенного характера мог научить их тому, что люди гражданские вполне способны проявлять ненависть, жестокость и жажду убийства. Старые, довольно прямолинейные характеристики не выдерживают даже самой щадящей критики.

Они также рассыпаются, если идти по другой проторенной дорожке. История, казалось бы, знает множество примеров, когда военные командиры, ведомые гордостью, целеустремленностью и чувством чести, устремлялись к высшей в их понимании цели – достижению «победы» – такими способами, которые не поддаются разумному пониманию победы, определяемой в чисто военных терминах как абсолютный и единственный антипод поражению; победы, добываемой любой ценой и поэтому в силу самой своей природы вряд ли содержащей в себе какие-либо элементы умеренности и долгосрочные планы на мирное будущее, подразумевавшиеся чистой доктриной jus ad bellum. Военная победа, понимаемая недвусмысленно, – это то, что военный образ мышления обычно лучше всего понимает и к чему стремится; но она может быть привлекательной для образа мысли и гражданских людей, и политиков. Немецкому обществу очень нравились слушать рассказы о страданиях французов в войнах 1870–1871 и 1914–1918 гг. А французское общественное мнение совсем не протестовало против мирного договора 1919 г., сурово наказавшего Германию. Позднее такие приверженцы тотальной победы, как Артур Харрис, Кертис Ле Мэй и Дуглас Макартур, имели множество сторонников среди гражданских лиц и политических деятелей (кстати, в числе тех, кто поддерживал Харриса почти до самого последнего момента, был премьер-министр Великобритании). Чтобы найти ответственных за то, что случилось во Вьетнаме, надо продираться сквозь запутанные дебри дипломатических, военных, политических решений и ухищрений. И тогда выяснится, что на каждого генерала, который предпочитал действовать более умеренно, чем требовали от него политические лидеры (речь идет о генералах сухопутных войск; по-видимому, в меньшей степени – о генералах военно-воздушных сил), можно найти другого, который обрушивался на противника более жестоко, чем того желало политическое руководство.

Вывод напрашивается сам собой: как бы ни влияло разделение jus in bello и jus ad bellum на ведение войны, ни одна из сторон системы отношений между гражданскими и военными не может считаться полностью ответственной за последствия этого влияния. Но это совсем не значит, что такое разделение никак не влияет на ведение войны. Те, кто бездумно повторяет фразу о том, что цель оправдывает средства, забывают, что некоторые средства могут изменить саму цель, а иные даже сделать цель недостижимой. Если две категории права – право, действующее до войны и во время войны, – не будут гармонично взаимодействовать между собой, настоятельные потребности законов военного времени будут обычно попирать довоенные правовые нормы сразу же после начала военных действий. Как хорошо сказал епископ Джордж Белл, открывая дискуссию по британской политике бомбардировок в начале 1944 г.: «Общий исторический опыт войн состоит в том, что не только сами войны, но и действия, предпринимаемые во время них в качестве необходимых с военной точки зрения, зачастую в момент их осуществления подкрепляются аргументами такого рода, по поводу которых, после того как война окончена, люди приходят к мнению, что их вообще не следовало слушать»[349]. Под давящим в военное время прессом необходимости победить – или, по крайней мере, любой ценой избежать поражения – трезвая оценка целей войны (в предположении, что таковые вообще первоначально имели место) неизбежно утрачивает всякую привлекательность, и довоенные принципы ведения войны вынуждены склоняться перед этой необходимостью. Нет нужды приводить примеры того, что и так хорошо известно. Только три из международных вооруженных конфликтов, имевших место после 1945 г. (один из них называется «войной» лишь из вежливости), приходят на ум в качестве примеров таких войн, которые не несут на себе в той или иной степени следов этого давления. Это уникальная по своим обстоятельствам и степени ограниченности война 1982 г. между Великобританией и Аргентиной, предпринятая с санкции ООН акция по изгнанию Ирака из Кувейта в начале 1991 г. и бескровная «рыбная война» между Исландией и Великобританией (и, в меньшей степени, Западной Германией), продолжавшаяся с перерывами с 1972 по 1976 г.

Стоит обратить внимание еще на один аспект взаимоотношений между двумя разделами права, прежде чем мы вернемся к средствам и методам, при помощи которых jus соблюдается (или не соблюдается) in bello. Это на деле двусторонний аспект, поскольку встроен в другие, более материальные отношения – между тем, как государство (или другая воюющая сторона) готовится к войне, и тем, как она ведется на практике. Время и технологии увели военное планирование и ведение войн очень далеко от простоты той эпохи, когда на войне самыми решающими факторами были погода и время года, когда оружие большинства воинов находилось под рукой и когда воины, по крайней мере на суше, обычно могли видеть, что именно они делают друг с другом. В наше, гораздо более сложное время то, как ведется война, определяется, по крайней мере в том, что касается ее материальной стороны, ранее принятыми решениями и наличием техники, приобретенной за месяцы, а чаще за годы до самих событий. Но каким именно образом они будут разворачиваться и какие войны придется вести на самом деле, довольно трудно предсказать заранее! Государства часто оказываются вовлеченными в войны, которых они не ожидали и не планировали. А войны, которые планировались, могут так и не начаться. Что действительно происходит, так это использование – возможно, вынужденное использование, скажут их апологеты, – методов и средств, которые едва ли уместны в конкретных обстоятельствах и которые почти наверняка не предусматривались довоенным планом, если таковой вообще существовал.

США создали гигантские бомбардировщики В-52 для того, чтобы иметь возможность бомбить Советский Союз, но на самом деле использовали их в припадке раздражения против Северного Вьетнама, Восточной Камбоджи, а также (в рамках санкционированной ООН кампании) в начале 1991 г. против иракских войск, вторгшихся в Кувейт. Учитывая, что положительный эффект, достигнутый таким образом во Вьетнаме и Камбодже, очень часто оспаривается, можно задаться вопросом, по какой именно причине использовались эти бомбардировщики – потому ли, что они имелись в наличии и известие о их применении могло поднять настроение и боевой дух войск, или же потому, что они были идеальным средством осуществить либо то, что разрешает jus in bello, либо то, что предпочтительно с позиции jus ad bellum (если оно вообще сколько-нибудь