Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

новым выходом за прежние рамки – во время Второй мировой войны МККК конфиденциально обращался к правительствам воюющих держав с просьбой прекратить площадные бомбардировки и бомбардировки с целью устрашения, – но в условиях политического климата, царившего в то время на мировой арене, этот призыв не мог не быть подхваченным направляемой из СССР «кампанией за мир во всем мире», в результате чего возникло впечатление, что комитет поддержал одну из сторон в холодной войне[360]. Ввиду подобных подозрений из-за убежденности правительств США и Великобритании (а скорее всего и их союзников по НАТО) в том, что МККК занялся делами вне его собственного круга обязанностей и компетенции, а также в силу того, что использование атомной энергии и контроль за ним представляли собой беспрецедентно сложный комплекс новых проблем, которые – что вполне резонно предположить – должны были решаться абсолютно новыми методами, проект правил, подготовленный в 1956 г. и одобренный в 1957 г. на Международной конференции Красного Креста, не нашел поддержки у тех правительств, на которые должен был произвести впечатление. Тем не менее в самом движении Красного Креста и юридических кругах, близких к нему, этот проект оставался весьма влиятельным документом. Никакая другая концепция МГП не смогла оказать более сильного воздействия на умы тех, кто на протяжении 60-х годовы XX в. все более активно выступал за авторитетную модификацию проекта, чтобы адаптировать его к требованиям все более разрушительных разновидностей войн и новых методов их ведения. Этот напор, который ощущался и в структурах ООН, занимающихся правами человека, был вознагражден серией конференций и докладов под эгидой ООН и МККК, кульминацией которых стало принятие в 1977 г. двух Дополнительных протоколов и Конвенции по обычным вооружениям тремя годами позже.

Первый Дополнительный протокол (который номинально предназначался, не будем забывать об этом, для применения исключительно в условиях международных вооруженных конфликтов) доводит до логического конца задачу обеспечения защиты гражданских лиц в военное время, стоявшую во главе повестки дня МГП со времен Второй мировой войны. Он довел до совершенства классическую дихотомию «комбатант – гражданское лицо», сузив до минимума категорию комбатантов и в то же самое время максимально расширив категорию гражданских лиц. Каждый, кто не является комбатантом, объявляется гражданским лицом, каждый объект, не являющийся военным, также объявляется гражданским; в случае сомнения обычно предполагается защищенный, т. е. гражданский, статус. Гражданским лицам объявляется, что они сохраняют защищенный статус, «за исключением случаев и на такой период, пока они принимают непосредственное участие в военных действиях», т. е. в случае если они принимали участие в повстанческой или партизанской войне и пережили эти события, то после этого снова могут стать гражданскими лицами. Комбатанты предупреждаются, что не должны выдавать себя за гражданских (например, для того чтобы их не заметили враги), если только они не чувствуют крайней необходимости поступить именно так, но в этом случае если они будут схвачены, то не могут рассчитывать на те привилегии, которые дает статус военнопленного[361].

При внимательном прочтении текста, сопровождающемся умелым чтением между строк, на самом деле выяснится, что гражданские лица не могут рассчитывать на то, что война обойдет их стороной, и что им может грозить опасность не только со стороны врага, но и со своей собственной стороны (например, в том случае, если они приблизятся к военным объектам). Однако случайный или неподготовленный читатель может получить совершенно иное впечатление от таких заголовков, как «Общая защита от последствий военных действий» (часть IV, раздел I), и, например, таких формулировок: «Гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями» (начало ст. 51). Популяризация гуманитарного права не только принесла положительные результаты, но и создала определенные риски, особенно если учесть ту особенность этого корпуса права, что в нем жесткость и гибкость, как в избытке продемонстрировано в данной части книги, практически неразделимы, а для неискушенного ума даже и неотличимы друг от друга. Термин «международное гуманитарное право», успешно введенный в широкое употребление Движением Красного Креста и Красного Полумесяца, звучит не столь мрачно и парадоксально, как замененный им традиционный термин «право войны». Несомненно, именно такого результата и добивались. Однако можно усомниться в том, был ли он исключительно благотворным.

Более широкое распространение знаний об МГП и его высокая оценка принесли с собой опасность того, что слова, значащие одно для (предположительно) опытных в военных делах юристов, для которых эта терминология является элементом повседневной профессиональной деятельности, могут означать нечто совсем иное для активистов гуманитарной деятельности и широкой общественности, которые могут и не особо разбираться в реалиях современной войны и способах ее ведения. Что может сделать представитель неискушенной публики, кроме как придать словам их прямой и обычный смысл? Например, названия глав конвенций и в протокола, посвященных «пресечению» нарушений и злоупотреблений и подробно описывающих, как оно должно осуществляться, не могут не создавать впечатления, что нарушения, злоупотребления и прочие проступки, вероятно, на самом деле будут пресечены, хотя на практике дело обстоит следующим образом: в то время как подавляющее большинство таких правонарушений вообще никогда даже не расследуется, в тех немногих случаях, когда они становятся достоянием гласности, а лица, их совершившие, получают более или менее должное наказание, это происходит в рамках национальной военной юстиции, но никак не под эгидой ЖК. То же самое, вероятно, можно сказать и о положениях конвенций и протокола, касающихся «защиты» гражданских лиц.

На деле «защита» или «покровительство» является профессиональным юридическим термином. Это «золотое» слово МККК, обозначающее ту деятельность, на которую он уполномочен ЖК с целью лучшей защиты интересов определенных категорий лиц, подвергающихся угрозе во время вооруженных конфликтов или являющихся их жертвами. То же самое слово используется и в отношении раненых, больных, потерпевших кораблекрушение и попавших в плен комбатантов, и в этой связи оно несет вполне реальную смысловую нагрузку, точно так же, как и в отношении интернированных неприятельских (или «оккупированных») гражданских лиц. В таких контекстах это слово может быть реально воплощено на практике, а потому и безупречно в моральном плане, что не столь очевидно при его использовании в других обстоятельствах. Но что касается гражданских лиц в широком понимании, гражданских лиц в общем и целом – то для них возможность реально воспользоваться обещанной им защитой в значительной мере неизбежно зависит и всегда зависела от обстоятельств, политической конъюнктуры, государственных деятелей, случайностей, удачи и т. п., т. е. от всего того, чего солдаты никогда не забывают, но о чем вряд ли помнят гражданские. (Программа Красного Креста по «распространению» МГП не включает «военные исследования».) Гражданские лица, понимаемые в соответствии с предельно